— У Скрипа другие методы, он называет их «Слово и Мел». — Учитель пишет на доске, а ученики механически долдонят следом, зазубривая все наизусть. Он и эту дурацкую анкету придумал исключительно с одной целью — завалить меня. И тогда у него будет замечательный повод не давать мне повышения.

— Так ты думаешь, у тебя возникнут проблемы с вопросами?

Я терпелива как никогда.

— Нет. Проблемы у меня возникнут с ответами.

— Где мои ТАМПОНЫ?.. — торопит Джаз аптекаршу. — Спасибо. Вообще-то я просила СУПЕРТАМПОНЫ. Будьте так добры.

— Ты сходила к доктору? — спрашиваю я. — Что он сказал?

Лицо Джаз принимает страдальческое выражение. Голос понижается до возмущенного шепота:

— Как по-твоему, что самое ужасное может произойти в жизни женщины нашего возраста? Кроме, естественно, открытия, что у тебя не ранняя менопауза, как ты думала, а трехмесячная беременность?

— Понятия не имею. Что?

— Открытие, что у тебя ранняя менопауза, разумеется! Похоже, дело к климаксу. Ты можешь себе такое представить? Я — нет!

— Везет же некоторым. Лично у меня месячные такие обильные, что приходится носить прокладки аж до колен. Но… зачем тогда все эти тампоны?

— Господи, Кэсс! Я же не хочу, чтобы хоть кто-то узнал. Конус молчания, обещаешь? Неудивительно, что Стадз меня разлюбил. — Ее зеленые глаза наполняются слезами. — Какой мужик захочет иметь дело с женщиной, у которой… — Она с трудом выдавливает из себя приговор: — У которой истек срок реализации?!

— М-м… Принц Чарльз? Он отказался от супермодели ради зрелой тетки.

— Что верно, то верно.

Джаз немного приходит в чувство, сморкается.

— А как там Стадз? — интересуюсь я.

— Понятия не имею. Наверное, прелюбодействует где-нибудь.

— Так ты собираешься все ему высказать?

— Пока нет. Он уезжает на Гаити. Вот, взгляни.

Она роется в сумочке от Ким Новак и вынимает исписанный листок. Судя по шапке на бланке, письмо из тюрьмы в Порто-Пренсе. Джаз зачитывает вслух:

— «Позвольте выразить Вам глубочайшую благодарность за то, что Вы столь любезно согласились встретиться со мной в камере смертников. Вы и Ваша семья всегда желанные гости на нашей благословенной земле, обласканной солнцем и красавицами-креолками, чьи прелести пока неведомы остальному миру…» Полагаю, именно по этой причине Стадз не предложил семье присоединиться к поездке, — выдает она горький постскриптум.

— Может, он посчитал, что это слишком опасно? Что тебя похитят раньше, чем ты успеешь воскликнуть: «Интересно, а что это там за мужик с наручниками и дубинкой, а-а-а…»?

— Нет. Мой лживый супруг слишком занят спасением мира, чтобы спасать собственный брак.

Мой Рори, может, и не славится врачеванием мировых ран, но по сравнению с Дэвидом он вдруг показался мне таким славным. Можно быть единственным в мире, но можно быть и всем миром для одного-единственного человека.

— Знаешь, Джаз, я так люблю Рори! — непроизвольно вырвалось у меня. — Вечером он непременно исправится. Я уверена.

— Ну-ну. Поживем — увидим.

Мы обнялись на прощанье, договорившись созвониться завтра.

Будни в домах, где работают оба родителя, заканчиваются практически так же, как и начинаются — хаосом и неразберихой.

16:30. Чудом ухитряюсь втиснуть «хонду» между двумя массивными «ренджроверами» всего в часе ходьбы от дома и дотащиться до квартиры, не будучи ограбленной по дороге. Какой удачный день!

17:30. Рори до сих пор нет. Никакого джипа снаружи, зато целые горы мусора. Рори недостаточно крепко завязал мусорные мешки — к превеликой радости городских лисиц, буквально заполонивших Лондон в последнее время. Мусор в саду выдает постыдные тайны работающей матери: упаковки из-под замороженных полуфабрикатов и контейнеры из забегаловок быстрого питания, которые мне не сильно-то хотелось выставлять напоказ перед нашими соседками, фанатками органической еды.

17:40. Застаю детей перед раскрытым холодильником: оба озадаченно таращатся в пустоту, ожидая, не материализуется ли хоть что-то съедобное. Клянусь, если у меня когда-нибудь выдастся свободная минутка, я выслежу эту Марту Стюарт и забью ее домашнюю хлебопекарню ей… ну сами знаете куда! Все эти «богини домоводства» превратили жизнь простой женщины в сущее наказание. Лично мой любимый рецепт — насадить одну из этих баб на вертел и поджаривать на медленном огне. Останавливаюсь на канцерогенных кусочках куриного филе в панировке.

18:00. Готовлю ужин и ору на детей, чтобы немедленно садились за уроки. Выражаю сожаление, что не могу ответить на их вопросы.

— Мам, скажи, кто должен ставить мне оценки по богословию? — интересуется Джейми. — Разве не Бог?

18:30. Беру трубку телефона, липкую от шоколадной пасты. Звоню Рори на сотовый.

— Рори? Ты где? Мне надо садиться за анкету.

— Просто вставляй везде «и т. д.». Так все делают, когда хотят, чтобы начальник думал, будто ты знаешь больше, чем есть на самом деле.

Пообещал скоро быть дома. Оказывается, во время операции умер некий золотистый ретривер, и он сейчас как раз едет сообщить ужасную новость хозяевам.

Пытаюсь просматривать анкету прямо за ужином, но дети без конца засыпают меня дурацкими вопросами:

— Мам, ведь правда Гитлера звали Хайль? Скажи Дженни, а то она мне не верит.

— Мам, а когда в рекламе по телику говорят, что новый корм для собак стал «намного вкуснее», кто его пробовал? Откуда они знают?

С недоумением гляжу на своих чад. Разве не поглощала я рыбий жир галлонами во время беременности для повышения их интеллекта? Черт, да я этого рыбьего жира сожрала столько, что того и гляди выпущу жабры и начну нереститься. И все ради чего?

20:00. Звоню Рори.

— Дети меня в гроб вгонят.

— Хм. Судя по всему, котенок, у тебя до сих пор остаточное раздражение после вторых родов.

Вот вам и весь ответ.

— Приезжай. Домой. Немедленно, — твердо чеканю я.

— Но я как раз везу владельца умершего пса выпить по кружечке пива. Надо его подбодрить. Понимаешь, я забыл взять у него письменное согласие на операцию. И планирую подсунуть бланк, когда он хорошенько примет на грудь. Ты ведь не хочешь, чтобы он подал в суд, правда?

— Что ж, замечательно. А что за пивная?

— «Домовой».

— Это случайно не та, что с экраном во всю стену? Боже, только не это! Надеюсь, сегодня нет футбола?

— Я недолго. Люблю тебя.

Испускаю страдальческий стон. Пивная с широким телеэкраном — земной эквивалент космической «черной дыры». Стоит мужчине туда попасть, и его не будет целую вечность.