лет так и оставался в своей скромной и в принципе неоплачиваемой должности, лишь изредка получая государственную помощь несопоставимую с профессорским окладом. Чтобы жить, по-мужски содержать семью и творчески, плодотворно работать, ученому требовалось немалое мужество. Вот почему так важно свидетельство Мальвины Гуссерль о том, что все годы в Галле Гуссерль, проходя мимо одного из зданий Frankeschen Stiftung (Waisenhaus), не упускал возможность снова и снова прочитывать выбитое на его фронтоне библейское изречение «Кто привержен Богу, обретает новую силу», – эти слова он сделал «своим жизненным девизом».[59]

§ 5. Главный итог пребывания в Галле: феноменология – «неожиданный и незваный гость» (Гуссерль)

Эти слова: феноменология – «неожиданный и незваный гость» («ein unerwarteter und nicht verlangter Gast») были произнесены Гуссерлем 12 июля 1922 года, когда он читал в Лондоне доклад и ретроспективно обратился к истории своего продвижения к феноменологической философии. А ведь приход этого гостя (собственно, и в русском, и в немецком варианте слова «феноменология», гостьи) состоялся именно в Галле, к концу XIX века и совпал с оформлением «Логических исследований», второй том которых имел ясный в этом отношении подзаголовок «Исследования по феноменологии и теории познания» (Untersuchungen zur Phänomenologie und Theorie der Erkenntnis).

Кстати, делая в 1994 году в Галле доклад на тему «Edmund Husserl zu Metaphysik und Religion» (Э. Гуссерль о метафизике и религии), известный немецкий исследователь феноменологии Эберхард Аве-Лаллеман (Мюнхен) вполне уместно напомнил: «В скобках я хотел бы обратить внимание на только что открытый впечатляющий факт: уже полтора столетия назад как раз здесь, в Галле, впервые был употреблен термин “феноменология”, а именно в 1736 году это сделал Фридрих Кристоф Отингер (Oetinger), впоследствии известный швабский ученый, метафизик и теолог».[60]

Вопрос о том, откуда пришел именно к Гуссерлю сам термин «феноменология”, остается открытым. Вряд ли, конечно, он был заимствован им у Отингера. И ведь после Гегеля философу, начинавшему свое развитие в XIX веке, не приходилось искать термин «феноменология» в произведениях прежних столетий. Но суть вопроса, я думаю, не в этом. Скорее надо понять, почему Гуссерль, чья внешняя отстраненность, если не враждебность по отношению к философии Гегеля – исторический факт, в нужное ему время все же воспользовался тем же термином для обозначения учения, существенно отличного и во всяком случае резко отличаемого им самим от гегелевской феноменологии. В контексте нашего исследования, тем более на предварительном его этапе не могу освещать эту тему подробно. Она будет вплетена в самое конкретное текстологическое исследование ранних произведений Гуссерля. Что нас станет особенно интересовать, так это движение Гуссерля к собственной феноменологии, которое происходило именно в Галле. Из оценок Гуссерля ясно, что оно было драматичным и даже для него самого непредсказуемым. Иначе откуда же явился бы этот образ: новая, именно гуссерлевская феноменология пришла вдруг, подобно гостю (гостье), которого (которую) не ждали, не приглашали – и раньше как бы совсем не знали. Пусть новая феноменология сначала пришла нежданно и без приглашения. Но ведь потом она стала «своей» и «главной» в круге идей, концепций, методов, разрабатываемых Гуссерлем всю последующую жизнь; более того, она разрослась в широчайшее философское движение, одно из самых важных и влиятельных в XX и XXI веках.

Драматическую ситуацию первых явлений феноменологии Гуссерля в данной книге хотелось бы реконструировать в максимальной близости к историческому оригиналу и к конкретной духовной сцене Галле, на которой история идей, причудливо и неожиданно переплетаясь с историей творческой жизни Гуссерля, эту драму и разыграла.

Но ведь феноменология в более или менее определенном виде «явилась», что называется, под занавес тринадцатилетнего пребывания Гуссерля в Галле. И поэтому её место – ближе к эпилогу книги. А предвестия и предпосылки будут заботливо очерчиваться по ходу всего предпринимаемого здесь анализа, в тех пунктах творческого движения Гуссерля, где они, хотя бы смутно и предварительно, но уже просвечивают…

* * *

После того как были суммарно и предварительно представлены главные обстоятельства, факты, оценки, относящиеся к тринадцатилетнему периоду жизнедеятельности молодого Гуссерля в Галле, в моей книге наступает черед исследования большого комплекса исторических предпосылок идейного, духовного, историко-научного характера, на которые и объективно, и субъективно, сознательно с самых первых своих шагов в философии опирался будущий создатель новой феноменологии. Поскольку, как уже было отмечено (и будет последовательно доказываться на протяжении всего нашего исследования), Гуссерль осуществлял специфическое синтезирование знаний из нескольких дисциплин (математики, философии, логики, психологии), эти исторические предпосылки соответственно относились к обширным комплексам наук. Вот почему для освоения, в рамках нашего анализа, этих комплексов (и отчасти еще раньше осуществленных междисциплинарных синтезов идей, а главное, прямое или косвенного отношения к ним уже и в ранних самостоятельных работах Гуссерля), потребовалось охватить огромный материал по истории соответствующих наук. И все же главная особенность нашей работы: это будет материал, всегда так или иначе связанный с историей философии. Дело не столько в личном интересе автора. Ведь вчерашний математик Эдмунд Гуссерль, как отмечалось, в конце концов выбрал своим жизненным делом философию. Но здесь по крайней мере в двух отношениях в комплексах синтеза фигурировала не чистая философия и ее история. Во-первых, для Гуссерля она изначально выступала преимущественно как философия математики. Во-вторых, возникает вопрос: каковы были разделы других дисциплин, к которым имел отношение исследовательский труд раннего Гуссерля (логика, психология) – а именно и вполне конкретно – какие понятия, проблемы, дискуссии непосредственно повлияли на первые философские опыты Гуссерля?

Хочу предупредить читателей, что ответы на этот и множество других вопросов, касающихся теоретического, в том числе философского и конкретно-научного контекстов развития раннего гуссерлианства, будут даваться в разных местах данной книги, в разных формах и на разнообразных уровнях анализа. Затем самые близкие, непосредственно сплетенные с гуссерлевскими текстами аспекты будут максимально конкретно, текстологически разбираться в ходе исследования ранних произведений философа (как правило, не переведенных на русский язык и в самой малой степени, скорее стремившейся к нулю, чем к единице, попавших в орбиту обстоятельных отечественных исследований…). Другие, более отдаленные от первых текстов Гуссерля, но несомненно повлиявшие на его становление произведения, области знания (например, из истории родной ему математики) будут рассматриваться в специальных Приложениях. В Приложениях же помещены экскурсы, в которых анализируются конкретные историко-философские исследования, касающиеся авторов XIX века, ссылки на произведения которых чаще всего встречаются в ранних работах Гуссерля, но которые мало известны в сегодняшней российской мысли, хотя подчас были неплохо знакомы отечественным философам конца XIX века и рубежа этого и XX столетий…

Но сначала, во II части будут рассмотрены философские, (шире)