Он давал их читать друзьям. Ж. Ф. Опиц советовал основательно «почистить» текст, принц де Линь, восхищавшийся мемуарами, советовал лишь смягчить некоторые эпизоды, но ничего не скрывать, предлагал своего издателя. Наконец Казанова решился. В 1797 году он послал в Дрезден графу Марколини, премьер-министру короля Саксонского, рукопись первого тома (к которому специально написал предисловие) с просьбой содействовать публикации. «Издание первого тома подскажет Вам судьбу последующих, — уверял Казанова, — убедит даровать им жизнь или предать огню». Венецианец даже подумывал довести мемуары до конца, написал на первой странице: «История моей жизни до 1797 г.». Но суровый вельможа не счел возможным пятнать свое имя, связываясь со столь легкомысленным сочинением.

После кончины Казановы (последовавшей 4 июня 1798 года) рукопись мемуаров должна была остаться у графа Вальдштейна: еще в 1789 году он купил у своего библиотекаря права на все его творения. Правда, в 1795 году Казанова обещал юной Сесили Роггендорф, с которой завязал почтовый роман, оставить ей в наследство свои воспоминания (он написал для нее краткий очерк своей жизни, публикуемый в настоящем издании), но завещание так и не составил. Когда он скончался, граф был в отъезде, и рукописью завладел Карло Анджолини, муж жившей в Дрездене племянницы Казановы, который и проводил в последний путь великого авантюриста.

В 1814 году граф Марколини, передумав, решил приобрести рукопись за две тысячи талеров, но получил отказ. А в январе 1821 года сын Карло Анджолини, срочно нуждаясь в деньгах, продал мемуары двоюродного деда — всего за двести талеров — Фридриху Арнольду Брокгаузу, основателю знаменитого книготоргового дома. Это была, пожалуй, первая блестящая сделка фирмы.

Ф. А. Брокгауз не решился печатать рукопись как она есть. Сперва он опубликовал в издаваемом им литературном альманахе «Урания» (1822) фрагменты, переведенные на немецкий Вильгельмом фон Шюцем. Он же подготовил сокращенный перевод, вышедший в 12 томах в 1822–1828 годах. Успех был немедленный и безоговорочный. И сразу же предприимчивый парижский издатель Турнашон-Молен начал печатать обратный перевод на французский, появившийся в 1825–1828 годах.

После смерти Фридриха Арнольда Генрих Брокгауз решил опубликовать французский текст и обратился за помощью к Жану Лафоргу, преподававшему французскую литературу в Дрездене. В издательском предисловии он утверждал, что оригинал полон грамматических ошибок, итальянизмов и латинизмов, но Лафорг, исправив их, постарался сохранить авторскую оригинальность. Сам Казанова был высокого мнения о своем французском. «Уверенный в грамматике, убежденный, что всякий читатель меня поймет, я воспретил издателю вносить в рукопись исправления, которые захочет сделать какой-нибудь надутый педант», — писал он в предуведомлении. Современники придерживались иного мнения. Принц де Линь оценивал французский язык Казановы, как «варварский, чудной, но стремительный и притягательный». Лафорг, старательно отредактировав рукопись, смягчил слог, сделал его ясным, плавным, удобочитаемым и — менее ярким, энергичным, индивидуальным.

Вторая задача, которую Генрих Брокгауз поставил перед Лафоргом: привести текст в соответствие «со вкусом нынешнего века» и требованиями «святой философии», «завуалировать образы, к которым читатель не приучен», утверждая, что сцены, на которые наброшен полупрозрачный покров, не потеряют своей пикантности. В действительности произошло обратное. Лафорг выбросил все грубые слова, убрал гомосексуальные эпизоды, но при этом ряд эротических сцен он расширил и дописал. «Целомудренней» от этого мемуары не стали. Так же учитель словесности обошелся с отвлеченными рассуждениями Казановы: развивая понравившуюся мысль, он превращал лаконичную фразу или даже намек в стройный риторический период, а то, что казалось скучным или противоречило его убеждениям, сокращалось, выбрасывалось. Из искренне верующего человека, во многом суеверного, Казанова стал атеистом, исчезло его активное неприятие Французской революции.

Десять томов рукописи Лафорг разделил на двенадцать одинаковых, затем разбил на главы, снабдил их подзаголовками, исправил ошибки в написании имен собственных, исторические неточности (или то, что ему казалось таковыми), назвал текст «Мемуары».

Но и этот приглаженный Лафоргом Казанова стеснял чопорных немцев. После того как вышли первые четыре тома (1827–1828), на книжной ярмарке в Лейпциге коллеги заявили Брокгаузу, что «подобные публикации недостойны немецкого издателя». Из-за цензуры тома с пятого по восьмой были напечатаны в Париже в 1832 году, а заключительные, с девятого по двенадцатый, в 1838 году в Брюсселе, уже без указания издателя.

Этот текст и перепечатывался далее всеми, за одним-единственным исключением: в «пиратском» издании Полена первые восемь томов, вышедшие в 1838 году, повторяют обработку Лафорга, а последние два (1837), опередившие публикацию Брокгауза, предлагают иной, более краткий вариант. Вероятно, литератор Филипп-Жерар Бузони, готовивший их к печати, сумел достать (в замке Дукс?) черновые варианты рукописи или списки. Их, возможно, было несколько — ведь Казанова делал или разрешал делать копии со своих произведений (с «Икозамерона» до его публикации было снято 14 копий).

Значительные расхождения между вариантами Шюца и Лафорга заставляли многих предполагать, что они пользовались разными источниками. В 1925 году Ф. Флере сообщил, что Альберт Брокгауз (который умер в 1921 г.) якобы рассказал ему, что существуют три авторские копии — одна была у Шюца, вторая у Лафорга, а третья, окончательная, хранится в издательстве. Но в договоре 1821 года говорилось только об одной рукописи, о существовании других никто из Брокгаузов ни до, ни после не упоминал.

Подлинный текст «Истории моей жизни» был надежно укрыт от посторонних глаз в сейфе фирмы. Он едва не погиб во время Второй мировой войны: в 1943 году рукопись чудом вытащили из подвала горящего, разрушенного бомбежкой здания и отвезли на велосипеде в единственный уцелевший в Лейпциге банк, а в июне 1945 года на американском военном грузовике тайно переправили в Висбаден. Впервые она была опубликована в 1960–1962 годах. «Жак Казанова де Сейнгальт, Венецианец. История моей жизни» значилось на титульном листе[519]. Издатели сохранили предложенное Лафоргом членение текста, убрали орфографические ошибки. Почему в течение 140 лет они даже исследователям не позволяли познакомиться с рукописью? Французский литературовед Р. Деморис проницательно увидел в этом издательскую хитрость: существование «тайного» текста подогревало интеpec читателей, заставляло их домысливать версию Лафорга, а тем самым вживаться в книгу, примеряя к себе роль Казановы.

Почти сразу подлинный текст воспоминаний перевели па итальянский, английский, другие языки, а вот французы упорно продолжают переиздавать вариант Лафорга, привлекая оригинал только в комментариях. Понятно желание дать широкой публике текст на «правильном» французском, но, по сути, современные издатели повторяют осмеянные ими ошибки писателей и ученых. Сент-Бёв восхищался «прозрачно-легким стилем» венецианца, его «аристократическим изяществом», Барбе д’Оревилли утверждал, что Казанова столь же удивительно владеет чужим языком, что и Антуан Гамильтон. Современный прозаик Роже Вайян доказывал с помощью цитат из Лафорга, что «Казанова, с беспримерной ловкостью пользующийся французским языком XVIII столетия… заслуживает места среди крупнейших наших писателей». Увы…