чувствовали, этот бодрый, воинственный дух необходимо поддержать именно переходом от метода обороны, изнурявшей боевые части и понижавшей их боеспособность, к решительному и быстрому наступлению.

Дух и воля армии одержали верх. Главное решилось наконец на открытие военных действий. Впрочем, за необходимость наступления говорили громко следующие доводы:

1) Эстония под влиянием своих социалистических партий уже намеревалась вступить в мирные переговоры с Советской Россией.

Заключение такого мира лишило бы Северо-Западную армию и военной поддержки Эстонии и пользования для военных целей портами и железными дорогами Эстонии.

2) Успехи Деникина, при его движении на Москву, привлекли в тот момент внимание всего красного главнокомандования. Чтобы отразить его победоносное наступление, напряглись все советские силы. Угроза Петербургу в эти дни значительно облегчила бы задачу Деникина.

3) Необходимость взятия Петербурга до наступления холодов. Главная цель взятия Петербурга – освобождение от террора, от холода и голода несчастного населения столицы. Ввоз необходимого продовольствия и предметов первой необходимости возможен лишь до прекращения навигации, которая с конца ноября уже связывается замерзающим Петербургским портом.

4) Обещанная поддержка военного английского флота, действия которого находились в зависимости от наступления морозов.

5) Великолепный дух белых солдат, оторванных, однако, от родины и семьи, не мог бы выдержать своего напряжения до конца весны и в течение зимы сменился бы унынием и всеми его последствиями.

6) Командование Красной армии прозевало возрождение духа и силы Северо-Западной армии. Оно продолжало ее считать не вполне боеспособной и не боялось ее. Поэтому многие красные части были переведены на другие фронты и соотношение сил на стороне Северо-Западного фронта было в данный момент очень благоприятным для наступления Белой армии.

Наступление было решено.

Я пламенный бард Северо-Западной армии. Я никогда не устану удивляться ее героизму и воспевать его. Но ведь есть на свете и проза. Много способствовало подъему духа в Северо-Западной армии появление наконец давно обещанной, так долго жданной помощи от французов и англичан, в виде первых транспортов обмундирования, танков, орудий, снарядов, ружей. Солдаты, по прибытии первых грузов, ожили духом. Они удостоверились собственными глазами, что старые друзья и союзники по войне с Германией решительно хотят помогать белым армиям в их борьбе с большевиками. Сапоги, хлеб, шинель и оружие – это все, что нужно воину, кроме убеждения, что война имеет смысл. Голодный, босой, невооруженный солдат – хороший материал лишь для бунта или для дезертирства. Глупость говорила ходячая поговорка удалых прежних военачальников: «Я своим солдатам три дня есть не дам, так они врага с кожей и костями слопают, так что они без вести пропадут и назад не вернутся».

Активные операции Северо-Западной армии против Петербурга могли развиваться в двух направлениях. Большинство старых генералов, недавно прибывших на фронт Гражданской войны и не знавших ее условий, настаивали на том, что необходимо обеспечить себя взятием Пскова и лишь после этого открыть движение на Петербург.

Но командный состав, из числа тех, кто с первых дней существования Северо-Западного корпуса находились в нем и знали его боевые качества, решительно настаивали на ином плане. В гражданской войне, говорили они, гораздо вернее проявлять быстроту и натиск. Все здесь зависит от психологического момента. Если нам стремительно удастся уловить его, то красный Петербург не спасут ни наши обнаженные фланги, ни обходное движение советских полков! Эта упругая стремительность должна вызвать растерянность среди командного состава Красной армии, пробудить уснувшие надежды в антибольшевиках в советской армии и в Петербурге, создать благоприятные условия для восстания рабочих масс и так далее.

Этот план восторжествовал. Страшная стремительность, с которой Северо-Западная армия ринулась на Петербург, действительно вряд ли имела примеры в мировой истории, исключая разве что легендарные суворовские марши.

Партизанский дух

Передо мною лежит брошюра: «Октябрьское наступление на Петроград и причины неудачи похода. Записки белого офицера». Это единственный печатный материал, посвященный походу. Автор не назван. (Говорят, сохранились кое-где полковые и дивизионные архивы. Но ими воспользуется со временем усидчивый историк.)

Книжка ценная, составлена ясно, толково, со знанием дела, с любовью к родине, с горячей скорбью о трагической судьбе геройской Северо-Западной армии. Я вынужден ею пользоваться для того, чтобы не заблудиться в чрезвычайно сложных и путаных деталях наступления. Надо сказать, что она не только подтверждает все мною слышанное и лично наблюденное, но и проливает на события верный свет. Лишь в оценке неудач армии у меня несколько иной взгляд, чем у талантливого автора, очевидно, доблестного кадрового офицера прежней великой российской армии. Но книгу его я усердно рекомендую любителям.

* * *

Говорили многие потом, разбирая критические операции Северо-Западной армии, что в ней было слишком много партизанского духа. Но какой же могла быть армия добровольцев, всего в 20-тысячном составе, в дни братоубийственной Гражданской войны, в сверхчеловеческой обстановке непрестанных, на все стороны, боев, дневных и предпочтительно ночных, с необеспеченным флангом, с единственной задачей быстроты и дерзости, со стремительным движением вперед, во время которого люди не успевали есть и высыпаться? Так почему же эта армия не разлагалась, не бежала, не грабила, не дезертирствовала? Почему сами большевики писали в красных газетах, что она дерется отчаянно? Отчего Талабский полк, более всех Других истекавший кровью, так доблестно прикрывал и общее отступление, а во дни Врангеля, год спустя, пробрался поодиночке из разных мест в Польшу, к своему вождю и основателю генералу Перемикину, чтобы снова стать под его водительство? Да только потому, что каждый стрелок в ней, каждый конник, каждый наводчик, каждый автомобилист шел освобождать сознательно свою родину. Совсем забыты были у них разность интересов и отдаленность губерний Псковской и Тамбовской. Оттого-то их с такой теплой душой встречало и с терпкой печалью провожало крестьянство, которое безупречно служило им в качестве возчиков, проводников и добрых хозяев. Оттого-то белый солдат и мог свободно проявлять самое важное во всякой и самое драгоценное в гражданской войне качество – личную инициативу.

Еще говорили об отсутствии единой главноначальствующей воли и указывали на это как на причину отсутствия ответственности у должностных лиц, которые не хотели отбросить самостоятельных партизанских приемов и руководились личными соображениями.

Формальный глава армии существовал. Это был генерал Юденич, доблестный, храбрый солдат, честный человек и хороший военачальник. Но из всех русских известных современных полководцев, которые сумели бы мощно овладеть душами, сердцем и волею этой совсем необыкновенной армии, я могу представить себе только генерала Лечицкого. Генерал Юденич только раз показался на театре военных действий, а именно тотчас же после взятия Гатчины. Побывал в ней, навестил Царское Село, Красное и в тот же день отбыл в Ревель.