искали невзорвавшиеся мины. Наконец они покинули завод, а настоящих новых его хозяев все еще не было.

Каждое утро сюда вместе со Шрагиным приходили сотни две рабочих и десятка полтора служащих заводоуправления. Рабочие растекались по территории, а потом весь день слонялись без дела. Служащие просиживали в пустующем кабинете директора. Шрагин тоже являлся в этот кабинет. В первый день он рассказал им, как попал на завод, но, видимо, рассказ его не вызвал доверия. А бывший управделами заводоуправления, полный, краснощекий здоровяк, которого все звали Фомич, выслушав рассказ Шрагина, подошел к нему и посоветовал «тикать на все четыре стороны».

— Вы же еще не учтенный, так сказать, в случае чего вам полное оправдание, — сказал он, непонятно усмехаясь.

Шрагин внимательно наблюдал этого человека, стараясь разгадать, почему он остался и к чему готовится. Сейчас среди оставшихся служащих он вел себя наиболее развязно и верховодил ими.

В это утро Шрагин у заводских ворот встретил Павла Ильича Снежко. Он был в аккуратно выглаженной темно-синей паре, при галстуке, в начищенных до блеска сапогах.

— Чего это вы так принарядились? — спросил Шрагин, поздоровавшись.

— Товар лицом показываем, — подмигнул Снежко. — Пусть не думают, что мы какие-нибудь бескультурные азиаты.

Шрагин смотрел на него с удивлением и любопытством: к чему готовится, на что способен этот?

— Что будем делать, Павел Ильич? — спросил Шрагин.

— Я человек дисциплинированный, — ответил Снежко. — Смену отболтаюсь — и домой с чистой совестью.

Они остановились перед зданием заводоуправления.

— Знаете, о чем я все время думаю?.. — заговорил Снежко. — Вот нам говорили: советская власть, советская власть, все, дескать, на ней держится. Погибни она, погибнем и мы. А вот советской власти нет, пришла другая власть, и ничего не погибло, и мы с вами живем под тем же солнышком.

— А завода вам не жалко? — спросил Шрагин. — Вы же столько лет отдали ему.

Снежко пожал плечами.

— Так, наверное же, немцы завод наладят, — невозмутимо ответил он. — А не все ли равно, где нашему брату вкалывать? Я тут на пальцах разговаривал с одним немчиком-сапером, он из города Гамбурга, как я понял. Так он говорил, рабочие у них поручают жалованье пребольшое и живут не бедствуя.

— Все же надо будет привыкнуть к новой жизни, — неопределенно сказал Шрагин.

— Да к чему привыкать-то? — удивился Снежко. — Что такое жизнь? Утром встал, позавтракал, пошел на работу, вернулся, пообедал, прилег отдохнуть. Потом с ребятишками поиграл и — спать. Что же, по-вашему, немцы помешают нам так жить?

— Черт их знает! — вздохнул Шрагин. — Пойду-ка я в заводоуправление, может, какие новости есть.

В кабинете директора была все та же картина: служащие и ожидании новых хозяев изображали непринужденный разговор.

Все сидели вокруг просторного стола, будто собрались на совещание у директора. На председательском месте возвышалась, как всегда, крупная фигура Фомича. Войдя в кабинет, Шрагин громко поздоровался, но ответил ему один Фомич.

— Здравствуйте, товарищ неучтенный, — сказал он ухмыляясь. — Или, может, теперь надо говорить господин неучтенный?

Несколько человек засмеялись. Шрагин улыбнулся и молча сел на диван.

— Нет, как видно, дисциплины у немецких директоров. Так мы и размагнититься можем, не дай бог, — ерничал Фомич.

Он поднял глаза вверх и вдруг закричал:

— Братцы, глядите! — Он показывал на портрет Сталина, висевший над директорским столом. — Не было бы нам от этого беды, а? Ну-ка, Капликов, ты самый длинный, лезь на стол, сними от греха подальше. И как это мы до сих пор не заметили!

Долговязый мужчина встал.

— Не надо этого делать, — громко сказал Шрагин. Долговязый остановился и, даже не посмотрев на Шрагина, поспешно вернулся на свое место.

— Слушай-ка, не опоздали ли вы тут командовать? — спросил Фомич.

— Нечего нам лишнюю активность показывать, — спокойно сказал Шрагин.

— А если они взбесятся, когда увидят? — спросил Фомич.

— Прикажут — снимем, — ответил Шрагин.

— Ну глядите! — угрожающе сказал Фомич. — В случае чего мы на себя этот грех не возьмем.

— Выдадите? — спросил Шрагин.

— Зачем? — усмехнулся Фомич. — Дадим объективную информацию.

И снова за столом засмеялись.

Вдруг дверь распахнулась, и в кабинет вошли два солдата с автоматами. Они остановились по бокам двери, и тотчас в кабинет быстрой походкой вошел пожилой сутулый человек, непонятно, военный или штатский, и за ним еще трое в штатском.

Пожилой снял военную фуражку с высокой тульей и протянул ее назад, через плечо. Фуражку подхватил молодой человек в светлом плаще.

Сидевшие за столом вскочили и стояли по-солдатски, вытянув руки, не сводя глаз с вошедших.

Пожилой расстегнул темно-серый плащ и, поглаживая ладонью седой ежик волос, оглядывал кабинет. Его взгляд остановился на портрете Сталина.

— О! — воскликнул он и повернулся к своим спутникам. — Спросите, почему это здесь?

Один из его спутников вышел вперед и на довольно приличном русском языке — очевидно, это был переводчик — обратился к служащим:

— Господин шеф-директор адмирал Бодеккер интересуется, почему это здесь, — он показал на портрет.

— Мы хотели снять… Но вот данный… господин не разрешил, — быстро ответил Фомич, показывая на Шрагина.

Выслушав перевод, шеф-директор обратился к Шрагину:

— Почему вы не разрешили?

Прежде чем переводчик успел открыть рот, Шрагин сам ответил по-немецки:

— Я подумал, может быть, вам будет приятно сделать это самому.

— О! — адмирал внимательно посмотрел на Шрагина, и вдруг лицо его растянулось в улыбке. — Прекрасно! Это будет мой сувенир. Снимите кто-нибудь.

Это сделал