Шолохов намеревался довести полк, где служили Лопахин и его товарищи, до Сталинграда, описать в третьей книге творившееся там и вернуться со своими героями от Волги к Дону, к городу Серафимович. Пройти мимо Букановской, мимо Плешакова, мимо Вёшенской, мимо Каргинского, мимо Кружилинского.

Едва ли он пошёл бы дальше.

Обведённый циркулем кружок вокруг Вёшенской – клочок земли, где было место его силы. Здесь всё написанное Шолоховым за малым исключением: из восьми томов – семь тут вскормлены.

События первого тома «Они сражались за Родину» должны были происходить здесь же, но до войны.

* * *

К середине августа он был в Москве, у Лили на коленях.

Всё завертелось снова.

Она обратилась в поразительную молодую женщину – яркую, смелую, неизъяснимо очаровательную. Он называл её Искра – и это второе имя с ней сжилось, оно о многом говорит: вспыльчивая, смешливая, страстная.

Скрывать отношения становилось сложнее, – Шолохова узнавали везде и всюду. Но не расставаться же с любушкой такой!

Как там у него было в романе, только про Григория: «Он не прочь был жить с ними с обеими, любя каждую из них по-разному…»

Шолохов пошёл тогда на хитрость: познакомил Лилю со своим московским секретарём, представив дело так, что роман – у них. На правах старшего товарища стал вхож в её семью. Выглядело так: Лиля – подруга секретаря писателя Шолохова, он – друг семьи, привозит подарки. Весёлый, щедрый, знаменитый человек. Старший приятель родного брата Лильки – молодого человека. Часто сидел с ним в Лилином доме за столом. Рассказывал парню про войну, даже наливал иногда рюмку за компанию.

Лилина мать то ли ничего поначалу не знала про отношения дочери с орденоносцем, то ли, по договору с дочерью, виду не подавала. Разве что огорчалась: закладывает крепко Михаил Александрович. Ему, наверное, виднее, но он и сыну слишком часто наливает.

А тут и Лиля забеременела.

* * *

Близился огромный национальный день – семидесятилетие Сталина.

Традиционно официальную дату его рождения – 21 декабря – предваряли поздравлениями, начинавшимися в советских газетах ещё 18-го, когда он, как мы помним, на самом деле и родился.

В русской традиции поздравлять заранее не принято – но, если сам Сталин знал реальную дату своего рождения, он мог попустительствовать подобному и позволять трёхдневные здравицы.

Застрельщиком на этот раз выступал Леонид Леонов. 18 декабря 1949 года в «Правде» будет опубликована его статья «Благодарность»: «Я думаю иногда, что уже народился летописец нашего времени. И, может быть, им станет тот худенький малыш в пионерском галстуке, запомнившийся мне с одного минувшего Первомая. Из школьного, разукрашенного лентами грузовика, стиснув плечико товарища, он затихшими от восторга глазами вбирал в себя блеск и ликование московской демонстрации. Когда-нибудь, в окрепшем коммунистическом обществе, он напишет чистую и ясную книгу о нас с вами, современники, – о наших стройках и походах, а больно всего – о знаменитом человеке, кто ведёт нас через метельные перевалы века; и в нашу пору есть особый спрос на воспоминания счастливцев, обласканных отеческим взором великого Сталина…»

20 декабря «Правда» публикует статью Шолохова «Отец трудящихся мира»: «И мнится мне, что 21 декабря будет так: придут к Сталину двое посланцев от страны, от тех, кто беззаветно трудился и трудится на благо отчизны, и от тех, кто защитил отчизну, победоносно воюя.

Лягут на вынесшие предельно много, но по-прежнему могучие плечи Сталина ласковые женские руки, честно разделившие с мужскими руками и военный подвиг и мирный труд, и зашепчут нежные женские губы слова безграничной признательности и дочерней любви.

Сталинский солдат обнимет своего вождя с грубоватой мужской силой, навеки сливая в едином образе Родину и Сталина…»

Под шолоховской здравицей шла статья Фёдора Гладкова «Вдохновитель созидания». Из числа писателей честь публично высказать Сталину слова национальной признательности в главной государственной газете досталась только этим троим: Леонову, Шолохову, Гладкову.

Сталин безусловно являлся тогда не только символом победы в небывалой войне, но и символом преодоления опасности войны грядущей. Его именем заговаривалось не только всё дурное, что было, но и то, что могло ещё случиться.

Шолохов не лгал ни единой буквой, хотя сам понимал стилистическую чрезмерность и своих, и чужих слов. Но где бы найти те простые и точные слова, что подобрались им в прошлый раз, в 1939 году? Их оставалось всё меньше в этом потоке славословий.

Даже на огромном временном расстоянии чувствуется, как трудно далось ему совсем короткое поздравление, посреди которого он, осознавая, что сказать ему больше нечего, вдруг цитировал Исаковского: «Немало я дум передумал / С друзьями в далёком краю, / И не было большего долга, / Чем выполнить волю твою».

Стихи эти, ставшие песней, обращены были, как известно, к «родной стороне», но Шолохов осмысленно перенаправил их вождю, ещё раз подчёркивая сутевое единство России и Сталина.

Вслед за писателями 21 декабря Сталина поздравили в «Правде» вожди. Первые: Маленков, Молотов, Берия. Человек, рискнувший подумать о том, что Сталин смертен, мог увидеть в этом списке претендентов на сталинское место в правильной последовательности.

На следующей полосе: Ворошилов, Микоян, Каганович, Булганин, Андреев и последним Хрущёв.

На другой странице: Косыгин, Шверник, Шкирятов, Поскрёбышев.

* * *

Шолохов не видел Сталина уже слишком давно, чтоб поверить в случайность такого положения вещей. Но одна новость под самый конец декабря 1949-го и вовсе выбила его из равновесия.

В 1946 году Институт Маркса – Энгельса – Ленина при ЦК ВКП(б) приступил к изданию собрания сочинений Сталина. Планировали выпустить 16 томов. Выходил том за томом – естественно, самым внимательным образом просматриваемый и вычитываемый самим Сталиным.

Каждый том немедленно штудировался партийным аппаратом, преподавательским составом, писательской братией. Менее всего Шолохов ожидал подвоха в связи со всей этой историей, но в двенадцатом, вышедшем под конец года томе оказалось письмо Феликсу Кону, датируемое июлем 1929-го.

Сталин, напомним, там писал: «Знаменитый писатель нашего времени тов. Шолохов допустил в своём “Тихом Доне” ряд грубейших ошибок и прямо неверных сведений насчёт Сырцова, Подтёлкова, Кривошлыкова и др., но разве из этого следует, что “Тихий Дон” – никуда негодная вещь, заслуживающая изъятия из продажи?»

Проблема заключалась не в том, что Сталин когда-то написал данное письмо. Куда важнее было то, что он посчитал нужным его опубликовать, отлично понимая, как оно будет воспринято.

Конечно же это не предполагало никаких по отношению к Шолохову дисциплинарных мер. Но ему словно бы поставили не вид: и ты не без греха. Да, тебя называли, и не раз, и не два – первым, лучшим и даже «настоящим сталинским любимцем», но и на солнце бывают