Сердце дрогнуло.

– Из Афин?

– Нет, господин. Не то из Византия, не то из Троады. Я не понял.

Фемистокл резким шагом вошел в дом. Ему навстречу с ложа поднялся незнакомый человек. Впрочем, Фемистокл его где-то видел, может быть на войне…

– Я Еврианакт, сын Дориея, – сказал гость, – я пришел к тебе как друг и посланец Павсания, сына Клеомброта, победителя при Платее…

– Посланец Павсания? – Фемистокл, неприятно удивленный, сразу нахмурился. – Зачем ты здесь, Еврианакт?

– Узнаешь, когда выслушаешь, – ответил Еврианакт, – я пришел как друг.

Фемистокл жестом пригласил гостя к столу, накрытому для ужина.

– Ты из Византия? Или из Спарты?

Еврианакт махнул рукой:

– Что такое Спарта, я увидел еще в то время, как вместе с Павсанием пришел в Аттику воевать с персом. Бездарные цари. Тупая, близорукая политика тупых старых эфоров, не чувствующих времени. Вот уже и добились – потеряли свою гегемонию на море, афиняне отказались подчиняться им. И добьются еще большего – илоты поднимутся всей массой и поработят их самих!

– Но ведь вы, спартанцы, всегда считали своим правом быть первыми, быть главными в Элладе!

– Я вижу, что ты смеешься, Фемистокл. Ты, хитроумный, не раз обманывал наших стариков. И в то время, как строил афинские стены, уверяя спартанцев, что никакие стены в Афинах не строятся, – ты смеялся над нами. И в то время, как Афины обратились к нам за дружбой, чтобы вместе воевать с персом, – ты смеялся: пускай спартанцы думают, что мы считаем их непобедимыми! И в то время, как по требованию Спарты вы предоставили нам верховное командование и ты сам настаивал на этом, – ты, Фемистокл, опять тихонько смеялся. Ты уговорил афинян уступить нам первое место, но сам-то ты не считал нас первыми. Не так ли?

– Именно так, Еврианакт.

Приятно потрескивали сухие сучья в очаге. Вечер был тихий, и дым прямо устремлялся в верхнее отверстие. Еврианакт, следя за пепельно-лиловыми волокнами дыма, как бы между прочим спросил:

– Ну а каково живется герою Саламина на чужбине? А? Ты ведь, кажется, не из любви к Аргосу живешь здесь, Фемистокл? А?

У Фемистокла дрогнуло лицо. Он медленно обратил на Еврианакта свой тяжелый, мрачный взгляд:

– По-моему, и ты, и Павсаний знаете не хуже меня, как живется человеку на чужбине.

– Но нас никто не изгонял из нашей страны. Павсания даже зовут обратно в Спарту.

– Да. Чтобы судить.

– Конечно, они будут судить его. Но что из этого? Уже судили однажды, но осудить не смогли. Пусть попробуют еще раз. Героя Платеи не так-то просто заковать в цепи. Нужны доказательства вины, а их нет. И не будет.

– Однако в Спарту снова явиться ему все-таки придется.

– Так что ж? Явится, раз они не могут оставить его в покое. Только ничего они с ним не сделают, клянусь богами. Павсаний умен и осторожен.

Лишь в полночь, когда улеглись слуги и дом затих, Еврианакт открыл Фемистоклу, ради чего он приехал:

– Ты ведь понимаешь, Фемистокл, что я здесь не затем, чтобы поужинать у тебя и насладиться беседой…

– В моей беседе мало сладости, – буркнул Фемистокл.

– Тем более. Только ради этого пробираться во враждебный Аргос, где каждый аргосец рад сунуть кинжал в живот спартанцу, сам понимаешь, не стоило бы. Но у меня серьезное поручение к тебе. И прошу, выслушай спокойно.

– Я слушаю.

– Скажи, ты смирился со своей судьбой? Ты так и останешься здесь доживать жизнь: десять лет – это немалый срок! – в безвестности, в бездеятельности… И еще вдобавок в бедности! Это ты, саламинский лев, который победил самого Ксеркса, так и смиришься с тем, что твоей родиной правят другие, что твоей славой славятся другие и пожинают плоды твоих трудов?

Фемистокл молчал.

– Ты ждешь, что афиняне позовут тебя? Ты допускаешь, что враждебный тебе Аристид или тщеславный демагог Кимон позволят тебе снова войти в Афины, отнять у них власть и первенство в стране?

Фемистокл молчал.

– Так вот, если ты так думаешь и веришь в это, то скажу тебе, что ты очень глубоко и горько ошибаешься. Ты ведь не будешь, как лисица, вертеть хвостом и кланяться во все стороны: «Граждане афинские! Граждане афинские!» – и делать вид, что мнение народного собрания для тебя закон. А Кимон будет. И знай: клевета уже работает над твоим именем. Тимокреонт пишет пасквильные стихи о твоем мздоимстве, о том, что ты нечист на руку, что ты утаивал государственные деньги, и мало ли чего еще. И граждане афинские верят!

Фемистокл молчал.

– А теперь они строят длинные стены к Пирею. Удивляюсь твоему терпению, Фемистокл, ты поистине великий человек, клянусь Зевсом! Разве не ты настоял, чтобы эти стены были построены? Разве не тебе обязаны они тем, что Афины стали морской державой и длинные стены Пирея сделают их страну непобедимой? Тебе, Фемистоклу. А где ты, Фемистокл? Удален из страны!

– Ты приехал, чтобы напомнить мне об этом? – спросил Фемистокл.

– Нет. Я приехал не за этим, – сказал Еврианакт, понизив голос, – мне поручено кое-что предложить тебе. Только, пожалуйста, Фемистокл, выслушай спокойно и не хватайся за свой персидский акинак.

Фемистокл отстегнул драгоценный акинак, добытый в бою, и отложил в сторону. Еврианакт одобрительно кивнул.

– Так вот, Фемистокл. Павсаний в Спарту не вернется. Он живет в Троаде, у него богатый дом, ни от каких радостей жизни он не отказывается.

– Но его заставят вернуться в Спарту.

– Да, если он останется без защиты.

– А кто же может защитить его?

– Ксеркс. Павсаний уже ведет с ним переговоры. Персидские цари любят, когда выдающиеся люди Эллады переходят к ним. Царь обещал ему помощь, а с такой помощью Павсаний завоюет не только Спарту. Вся Эллада станет его сатрапией.

– Уж не предлагает ли Павсаний и мне перейти к персам?

– Да, именно…

Фемистокл ринулся было за акинаком, но Еврианакт остановил его:

– Ты обещал выслушать!

– А ты помнишь, как поступили с тем афинянином на Саламине, который предложил сдаться персам, потому что не верил в победу и хотел только одного: чтобы наш город не был разрушен?

Еврианакт пожал плечами:

– Не помню.

– Его убили на месте. Его жену и детей растерзали наши женщины. А ведь он не предлагал измены.

– Что же мне передать Павсанию, Фемистокл?

– Передай, чтобы с такими предложениями он больше никого не присылал ко мне. Ни тебя и никого другого.

Еврианакт встал, накинул на плечи свой темный шерстяной плащ:

– Прости, Фемистокл. Уже за полночь. Мне пора.

У порога он остановился, поглядел на