Не теряли времени и отчаянные французы, которые всеми силами старались вышибить немцев. Из Нормандии явились нормандцы, в которых сочеталась норвежская пассионарность с французской. Они захватили в XI в. сначала Сицилию, выгнав оттуда мусульман, потом Южную Италию, выгнав оттуда греков, создали Норманнское, точнее Нормандское, королевство в Сицилии и Неаполе – оно называлось тогда просто Сицилианское королевство и Неаполитанское. Их выгнали в свою очередь немцы, немцев снова французы – Карл Анжуйский разбил Манфреда и Конрадина, захватил эту территорию, и французы долго там держались, пока их не вышибли оттуда испанцы в 1282 г. во время так называемых «сицилийских вечерен».

Дело было так: один француз под видом обыска на предмет оружия полез под юбку сицилийской женщине, она завизжала, сицилийцы француза убили – они ревнивые люди, и после этого закричали: «Бей французов!» – и убили всех французов, а потом дико перепугались: «Что нам за это будет?» – и пригласили арагонского короля, который явился с флотом и отстоял Сицилию от репрессий французов. Но арагонцы тоже не зевали насчет женщин. Короче говоря, в Италии оказался мощный импортный пассионарный генофонд.

Проявился он в XI, XII и XIII вв., то есть в эпоху самого «мрачного» Средневековья. В это время итальянцы продемонстрировали совершенно головокружительные наклонности. Жители небольших городов, по тем временам очень маленьких и слабых, – Венеции, Генуи, Пизы, Ливорно, Флоренции – бросились вдруг в отчаянные финансовые операции, занялись торговлей на Средиземном море, обслуживанием королей Европы, благодаря чему у них развилась и юриспруденция, и наука о дипломатии. В результате эти города быстро превратились в исключительно богатые центры с большим скоплением всякого рода имущества и людей.

Пассионарные итальянцы уезжали в далекие страны, как Марко Поло в Китай. Многие из них попадали во Францию, в Англию, Швецию, становясь там министрами, советниками королей. Опытные проходимцы были эти пассионарии! Возвращаясь, они обогащали свои родные города. Недаром Данте писал в одной из песен «Ада»: «Гордись, Фьоренца, долей величавой. Ты над Землей и морем бьешь крылом. И самый ад твоей наполнен славой» [74]. И дальше он описывал тех жуликов и негодяев, которых Флоренция выдала миру и которые обогатили Флоренцию за счет своей деятельности.

В XIV–XV вв. размах их деятельности начал сходить на нет. В Италии ясно обозначился пассионарный спад. Богатые синьоры сидели в своих палаццо, следили за поведением своих жен и дочерей, выдавали их замуж и вели себя довольно пассивно по отношению к соседним городам. Активность, которая уничтожала и сжигала Италию во время войн гвельфов и гибеллинов, заменилась мелкими интригами, война стала делом рук кондотьеров – наемных солдат, которые продавали свою шпагу и очень берегли свою жизнь. Они чаще всего сражались так, чтобы сохранить свою жизнь даже ценой отсутствия победы, потому что платили не за победу, а за то время, которое они проводили на военной службе. Этим они очень напоминали английских люмпенов, служивших Кромвелю. Была в это время битва в Италии, в которой не погиб ни один человек, только один был захвачен в плен противоположной стороной, потому что, пьяный, упал с лошади. Его подобрали. И это было в ту самую эпоху, когда Францию сжигала Столетняя война, когда Испания выживала последние остатки мусульман, в Германии господствовало «кулачное право», то есть там пассионарность кипела.

В Италии пассионарность стала остывать и, остывая, оставляла великолепные кристаллы, которые мы называем искусством раннего Возрождения или гуманизмом. Но сколько было гуманистов? Знаменитый историк Огюст Минье подсчитал, что за 100 лет Кватроченто, то есть на протяжении XV в., в Италии было 15 гуманистов и примерно столько же хороших художников, а население страны было свыше 10 миллионов. То есть эти гуманисты никак не отражали этнических процессов в Италии; они являлись их «отходами».

В XVI в. положение несколько изменилось: гуманистов стало совсем мало, и они занялись главным образом подготовкой к изданию (тогда уже появилось книгопечатание) тех рукописей, которые им удалось собрать в Византии, разгромленной турками. Выучив греческий язык, они перевели эти рукописи на латынь и стали их издавать в таких роскошных изданиях, с таким хорошим филологическим анализом и на таком уровне, который недоступен в наше время ни одному издательству мира; это были издательства Альдов и Эльзевиров. Альды издавали большие тома, главным образом Святых Отцов – христианское чтение. Эльзевиры издавали маленькие изящные книжки для общего чтения.

Художников стало меньше, хотя они стали лучше. К этому времени относятся такие имена, как Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рафаэль; Бенвенуто Челлини – человек этого же времени.

Он был невероятно пассионарный деятель: очень талантливый писатель, великолепный ваятель, отчаянный драчун; его постоянно хватали за какие-то убийства, совершенные ночью на улице. Но когда пришли немецкие войска грабить Рим, а руководил ими коннетабль Бурбон, ренегат, перешедший от французского короля к немецкому императору, то Бенвенуто Челлини принял участие в защите Рима. Он сам лично навел ту пушку, которая убила коннетабля Бурбона, чем очень гордился. И после, когда он был во Франции, он об этом повсюду говорил с огромным удовольствием, потому что во Франции убийство ренегата, изменника, оценивалось очень высоко. Но таких людей, как Челлини, становилось все меньше и меньше. Французские войска вторгались в Италию и занимали итальянские города почти без сопротивления. Французы с 1494 до 1559 г., не раз захватывавшие Флоренцию и всю Италию вплоть до Неаполя, встречали сопротивление не среди итальянцев, а среди испанцев или немцев, которые выбивали их оттуда и в свою очередь захватывали эти земли.

А теперь перейдем к обобщениям и попытаемся показать суть происшедшего более широко.

Каков был итог Реформации и Контрреформации? Весь конфликт, как известно, закончился компромиссом, а не победой той или другой стороны.

Самый показательный пример – Франция, где посадили на престол Генриха IV Французского – очень энергичного, веселого, пассионарного человека и в то же время чрезвычайно практичного. Генрих знал, что гугеноты, партия, к которой он принадлежал, не могут обеспечить ему торжества во Франции, потому что большая часть Франции была католической. С крайними католиками, членами Лиги, поддерживающими Гизов, он, конечно, договориться не мог – те не шли ни на какие компромиссы, но подавляющее большинство населения заявило: «Мы, конечно, католики, но мы политики, политика для нас важнее, и если король изменит свою религию, то мы его поддержим». Он ответил: «Париж стоит мессы» – и стал католиком. Все вдруг стало тихо и спокойно. Генриха поддержало подавляющее большинство Франции.

На этом кончилась трагедия, но за счет какой энергии она была? Ведь после невероятной резни в XVI в. вдруг оказалось, что гугеноты и католики могут очень мирно уживаться друг с другом, и до сих пор есть во Франции протестанты, но никто даже не интересуется тем, кто протестант, кто католик.

Кстати, католическая вера не помешала Франции в Тридцатилетней войне сражаться на стороне протестантской Швеции против Габсбургов: испанцев и австрийцев. Как мы видим, те лозунги, которые были начертаны на знаменах, довольно слабо отражали суть дела; они являлись скорее индикаторами, которые определяли то или иное направление этногенетических процессов.