– Но ведь же сами настаивали.

– Вчера настаивала, – ворчливо ответила Новосильцева. – А сегодня не очень.

– Что-нибудь случилось?

Вместо ответа Новосильцева подошла к своей кровати и взяла с подушки небольшую книгу в твердом лаковом переплете. На обложке – портрет молодого человека приятной наружности и в военной форме неизвестных войск неизвестной страны.

Иван Иванович взял книгу и прочел:

– Ольга Куликовская-Романова. «Царского рода». Ну и что?

Новосильцева задумалась.

– Как бы сказать поточнее, чтобы вы не заподозрили во мне склочницу?.. Вы, наверное, лучше меня знаете, что чаще всего о человеке безошибочно можно судить не по его каким-то большим поступкам и даже подвигам. А по мелочам. По крохотным деталькам. По-крупному каждый сумеет хорошо соврать. А мелочь может выдать. Вот и Ольга Николаевна – но только между нами… Хорошо?

– Разумеется.

– Не буду говорить о тех местах в книге, где она до неприличия назойливо твердит, что она единственная близкая родственница Николая Второго. Ближе нет никого.

Лицо Ивана Ивановича вытянулось.

– Вы не ошиблись? – с удивлением спросил он. – Родственница? Да ведь она из казачек, ее фамилия Пупынина! Муж ее покойный – да, племянник царя.

– Вот поэтому она, наверное, иногда прибавляет: «ближайшая родственница по свойству». Вы знаете, что это такое? – спросила она.

Иван Иванович отрицательно покачал головой:

– Понятия не имею, – ответил он.

– Представьте себе, дорогой мой Иоханаанчик, я тоже не знаю. В другом месте нахожу глухую обмолвку: Тихон Николаевич поначалу симпатизировал национал-социалистам, потому что они были против Сталина и вообще против коммунистов. И вот я думаю: а если бы в 1941 году на месте Сталина в Кремле оказался Николай Второй? Гитлер не напал бы на Россию? Ответа не требую, потому что он очевиден: конечно, напал бы! Дальше читаю в книге возмущенные строки о том, что ее свекровь великая княгиня Ольга Александровна, сестра Николая Второго, вынуждена была после 1945 года из Дании бежать в Канаду, чтобы спастись от советских властей.

Иван Иванович озадачено потер подбородок.

– А разве Дания, – хмыкнул он, – входила в СССР, раз княгине пришлось спасаться от советской власти?

– Советские власти потребовали от правительства Дании выдачи великой княгини. И датчане были готовы выполнить требование МИД СССР. Почему? Читаем: великая княгиня, оказывается, давала приют неким «несчастным», которым Сталин хотел отомстить. Так что же после победы над Гитлером могло вызвать чувство мести у Сталина? Только одно: служба на Гитлера, война против России. Ведь он не потребовал выдачи остальных Романовых, ни одного белогвардейца, включая генерала Деникина, других аристократов-эмигрантов, многие из которых погибли, сражаясь против Гитлера как на фронтах, так и в партизанах или отрядах Сопротивления. Достаточно вспомнить хотя бы графиню Веру Оболенскую, которая приняла постриг под именем Марии. Монахиня мать Мария была зверски замучена бошами за участие в Сопротивлении. Ее не смущало, что Гитлер не любит Сталина. Она погибла за Россию. А Романовы устроились при немцах с комфортом.

Иван Иванович посмотрел на часы. Была половина двенадцатого.

– Устали? – участливо спросила Новосильцева.

– Нет, Лариса Васильевна, – ответил Иван Иванович, – я вот думаю, что вам следовало бы отдохнуть.

– Спасибо, – кивнула она. – Сию минуту – вот только закончу мысль… Самое интересное место в мемуарах Куликовской-Романовой – так называемая лиенцкая трагедия. Итак, 1945 год. Австрийский городишко Лиенц. Управляется английской оккупационной администрацией. Здесь живут несколько тысяч казаков – наших казаков: эмигранты и их семьи. Англичане получают требование от советов выдать этих самых казаков. И тут происходит то, что она необычайно мягко называет «предательством англичан». А я бы назвала зверством, в котором англичане не только оказались достойными учениками карателей из СС, но и превзошли их. Они загоняли казаков в грузовики, избивая их палками, шомполами и еще черт знает чем. Тех, кто пытался не подчиниться цивилизованные англичане давили танками. Живьем давили! Больше всего погибло под гусеницами их «шерманов» женщин и детей. Одна беременная казачка от ужаса родила тут же, в толпе. Цивилизованный английский офицер схватил мокрого окровавленного младенца и разбил ему голову о дерево…

Иван Иванович покачал головой.

– Лиенц, Лиенц… – проговорил он – Ну, как же! Там был расквартирован казачий полк СС! Да, конечно! – уверенно заявил он. – Полк или даже, кажется, дивизия СС – из русских казаков. Создана немцами. Командовали немцы. Воевали эти казаки на Восточном фронте, то есть стреляли в русских. Многие попали в плен. Отсидев в советских лагерях по пять-десять лет, большинство из них вернулось в Лиенц. Выжили не все, конечно. Но ведь те русские, в кого эти «несчастные» казаки по приказу своих немецких «отцов-командиров» стреляли, вообще не вернулись.

– Совершенно верно, Иван Иванович, – поддержала Новосильцева. – Вы, оказывается, все знаете. А Ольга Николаевна не знает. Восхищается, что немецкий «атаман» разделил судьбу однополчан, но при том делает вид, что не знает, чем эти «казаки» занимались на фронте. В какой-то немецкой газете мне попалась заметка о лиенцкой трагедии. Пишут, что эти казаки ничего плохого тогда не делали. И не воевали даже. А объединились в сильную вооруженную единицу и немца поставили атаманом просто так. Театр, художественная самодеятельность… Ностальгия, дескать.

– Вы полагаете, – произнес Иван Иванович, – что есть на свете болваны, которые могут поверить в то, что в Третьем рейхе могла просто так существовать самостоятельная вооруженная военная единица, да еще из этнических русских? Как бы не так.

Новосильцева развела руками:

– Думаю, на свете миллионы таких болванов, особенно среди демократов.

Иван Иванович еще раз посмотрел на часы и сказал:

– Неприятно… Но может быть, мы с вами ошибаемся относительно Ольги Николаевны? Она мне показалась весьма достойным человеком.

– Была бы рада ошибиться. Впрочем, – она махнула рукой: – Бог ей судья. Все! Забыли. Так что на завтра?

– Есть рейс на Питер в тринадцать тридцать.

– Билеты?

– Как всегда, на мне.

Она на несколько секунд закрыла глаза.

– Да, – произнесла Новосильцева. – Теперь и я осознала, что устала зверски. Подойдите ко мне, дорогой мой Иоханаанчик, я вас расцелую за ваше терпение, которое вы проявляете по отношению к взбалмошной старухе. Знаю-знаю! – прикрикнула она, увидев, что он хочет возразить. – Я лучше вас знаю, что характер у меня совершенно невыносимый, но тот, кто способен терпеть меня хотя бы полчаса без перерыва, как правило, становится моим другом.

Он наклонился, она поцеловала его в лоб.