19 июня советский полпред в Риге доложил в Москву: «С красными флагами вышли на демонстрацию рабочие Либавы [Лиепаи]. Министерство внутренних дел и командование Латвийской Армии отдали распоряжение полиции не допускать демонстрации и вызвали гарнизон. Я потребовал от латвийских властей не препятствовать мирной демонстрации и никоим образом не применять оружия. Не допускать полицейскими мерами раздражения народа. Обеспечить мирную обстановку прохождения демонстрации даны указания нашему командования в Либаве»[1460]. Инициаторами демонстрации, прошедшей под лозунгами «Да здравствует демократическое народное правительство!», «Долой диктатуру фашизма!», «Да здравствует компартия Латвии!», были рабочие завода «Тосмаре». Власти не решились применить против демонстрантов оружие, но по всей Латвии было введено осадное положение[1461], что служило юридическим основанием для пресечения контактов населения с военнослужащими Красной армии.

Например, политуправление БОВО 23 июня направило в Политуправление РККА донесение № 611/с, в котором сообщалось:

«Штаб и управление 4[-го] с[трелкового] к[орпуса] прибыли в гор. Двинск [Даугавпилс] 19.6.40 г. и расположились в 4 км от города на берегу озера. Отношение местного населения к Красной Армии настороженное, так как местные власти подвергают репрессиям всех тех, кто хоть в малейшей степени проявляет симпатии к РККА.

Полиция и гарнизон Двинска в боевой готовности. По улицам усиленное патрулирование полицейских. На каждом перекрестке улиц выставлены усиленные посты. Аресты продолжаются беспрерывно. По неточным данным, с 17 на 18.6.40 г. арестовано 300 человек, а на 19.6.40 г. 400 латвийских граждан. Когда граждане обращаются к бойцам и командирам с каким-нибудь вопросом, то полиция схватывает граждан на виду у наших бойцов и ведет их в свои участки»[1462].

Как отмечалось 20 июня в донесении № 0011 штаба ОСК, «население Латвии радушно встречало части Красной Армии. В городе Лудзи части проходили под возгласы “Да здравствует РККА”, “Да здравствует тов. Сталин”, “Да здравствует свобода”. Соприкасаясь с бойцами, местное население передавало бойцам записки с одобрением внешней политики СССР. Например, в 48[-ю] с[трелковую] д[ивизию] было передано письмо, содержание которого привожу полностью.

“Привет вам, наши дорогие товарищи!

Вы принимали латвийского генерала Беркиса, возили его по чудной вашей Родине, которая по праву должна быть и нашей, и мы себе говорили: ах, товарищи, не знаете, что на них наши латышские тузы смотрят зверем, ждут только момента, чтобы порвать союз о ненападении и наброситься на них вместе с Гитлером.

У нас разговоры происходили вплоть до отчаяния.

Но вот вы почувствовали сами и пришли, только, дорогие, не бросайте вы нас на съедение Ульман[ис]у. У нас нельзя проявить свою симпатию к вам – запрещено.

Так осенью из нашей деревни одного бедняка посадили на три месяца за то, что он пел “с нами Сталин родной и железной рукой нас к победе ведет Ворошилов”.

Меня объявили коммунисткой только за то, что я восторгалась вашими победами над финляндской белогвардейщиной и начались истории, из которых чуть выбралась. Еще вчера, 17-го июня 1940 года, издали закон, запрещающий ходить по улицам города от 22 часов до 4 часов и не останавливаться нигде, чтоб группа не была, и наша бычья голова вчера в 10.15 вечера сказал: “Я остаюсь на своем месте, а вы на своем”. Это пойми так, что его единомышленники все бодрствуйте, будут продолжать свои репрессии.

Когда я услышала по радио, что войска наши русские перешли границу Латвии, сердце как-то сладко и в то же время с болью забилось. Долго лелеянная мечта-надежда осуществилась.

Товарищи, поймите, нет слов, чтоб высказать вам всю полноту чувств. Рассказывали, что мы вам не нужны, кто вам высказывает свое мнение, вы того сами указываете нашим церберам и настаиваете, чтобы посадили за решетку.

Много небылиц было говорено, но товарищ Молотов ясно сказал Литве – не смей трогать прачек, рабочих и т. д. Нам хочется думать, что это ровно относится и к Латвии.

Все осталось позади, теперь только берите нас скорей, дайте возможность работать и жить полнокровной жизнью вместе с вами.

И что за географические новости – горсточка тунеядцев живет, а ты как червяк ползай, не смей поднять головы, давай только налоги, а Ульман[ис] уже позаботится о твоем благополучии, он в лучшем случае разделит семью: одни живи в одном месте, а другой иди ищи себе работу у тузов, серых баронов, поилием коров. А они сидят в верхах, по 400 лат получают, в городе дома, на уезде поместье: вот такие-то заправилы у нас. Они вас съели бы живьем, но бедняк и середняк с вами и тоскуют по вашей жизни, песни. Ценят и любят умных мировых вождей товарищей Сталина, Ворошилова, Молотова.

Вчера, когда проходили вы по г. Режеце, мужички наши не выдержали и помяли бока айсаргам и паре полицейских.

Жмем дружески ваши руки. Ура!

Товарищи, у меня три сынка, они еще маленькие – два года, три года и семь лет, но они уже поют “Мы танкисты, три родные браты”. Повернись счастье к моим детям и дай возможность исполниться их желанию.

Прощайте пока. Одна из многих тоскующих и любящих Советскую Россию”. 18 июня 1940 г.

Бойцам 39[-й] т[анковой] бр[игады] были переданы стихи:

Тем временем вечером 18 июня в Ригу прибыл заместитель председателя СНК СССР А.Я. Вышинский, уполномоченный на ведение переговоров с президентом Латвии[1464]. 19–20 июня представители прекративших после переворота 1934 г. свою политическую деятельность различных буржуазных партий вели переговоры о создании коалиционного правительства во главе с бывшим председателем Сейма П. Калнынем. Эта идея была доведена до сведения Вышинского, который принял ее к сведению[1465]. Однако по мере того, как представитель Москвы знакомился с политическим положением в Латвии, стало очевидно, что население занимает значительно более радикальные позиции. В итоге вечером 20 июня в Латвии было объявлено о создании нового правительства во главе с А. Кирхенштейном[1466].