– Это приятно… – глубокомысленно признал я, хотя чего такого особо приятного, объяснить, наверное, не смог бы.

– А придёшь с утречка, мы тебе баньку справим, я блинков гречишных испеку. Полковник твой, Чорный, глядишь, отойдёт. Митька его веничком быстро в здоровьице приведёт.

– Да уж, в этом смысле он маньяк-специалист…

– Не нравишься ты мне, участковый, – решительно заявила Яга. – Грустный ты, квёлый какой-то, даже отпускать боязно.

– Так не отпускайте! – воспрянул я.

– Не могу. Служба требует, долг зовёт, да и обещание людям дадено – слово милицейское, нерушимое!

Я мысленно плюнул и попёрся за тулупом…

* * *

Зимой ворота Лукошкина наглухо не запирались – смысла нет. Шамаханцы нападают только летом. Тевтонский орден сунулся раз, так только до Ревеля и дошёл. Мороз был такой – рыцари в доспехах за день всё наследство отморозили! Сами крестьяне чаще двух раз в неделю за товаром не ходили, всё необходимое город запасал с осени. Дальние обозы из Европы или Сибири приходили и того реже. Не любят купцы зимнюю торговлю, вроде бы и праздников много, да больше всё мелочь ярмарочная идёт. Ни зерно, ни скотину, ни лес продать невозможно, жизнь течёт тихо, словно ручей подо льдом. Поэтому охрана у ворот пропустила меня безо всяких требований и спецразрешения, просто полюбопытствовав, всё ли в порядке с головой. Это не юмор, это они так искренне заботятся. С их точки зрения, только ненормальный будет разгуливать ночью, да ещё зимней, да в придачу на кладбище…

Что ж, я был с ними полностью солидарен. Дорога недолгая, освещённость как днём, луна старается изо всех сил, и звёзд – хоть горстями рви. Морозец, конечно, градусов двадцать и к полуночи, пожалуй, ещё крепче будет. Однако воздух чистый, настроение бодрое, сна ни в одном глазу, в правом кармане фляга водки грамм триста, за пазухой кусок пирога с капустой – до утра не загнусь. Очень надеюсь, по крайней мере…

Кладбище, мирно спящее под покрывалом искристого снега, выглядело прямо как на картинке. Крестики с пушистыми шапками, могилки, словно сказочные серебряные терема, вокруг – ёлки разлапистые, все в алмазах… Душа отдыхает, скоро стихи писать начну.

Искомая могила нашлась далеко не сразу, это летом тут же видно, где земля свежая, а зимой, увы… В общем, что-то максимально похожее я отыскал, не вполне уверен, но выбора нет. Сидел примерно с полчаса – никого не было. Я пытался конструктивно выстроить схему поимки Алекса Борра, но замёрз. На холоде только пять минут мыслится позитивно, потом мёрзнешь… Спустя ещё какое-то время я полез в карман за флягой, поэтому хруста снега под чьими-то тяжёлыми шагами просто не услышал.

– Ага! – радостно раздалось за моей спиной. Будь сейчас лето, наверное, от неожиданности подскочил бы на месте… Зима, холодно, ограничился учащённым сердцебиением.

– Эге… – неуверенно выдохнули сзади, и глуховатый мужской голос однообразно вопросил: – Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная?

Я решил, что у кого-то там мозги не в порядке. Нахохлившегося милиционера даже в полной темноте трудно спутать с замёрзшей Настенькой. Но по крайней мере сразу догадался, с кем предстоит иметь дело…

– Тепло ли тебе девица, тепло ли…

– Я не девица!

– Уже нет?!

– Ну вообще-то и никогда ей не был. – Я покряхтел и развернулся, за моей спиной оторопело стоял классический Дед Мороз в умопомрачительном парчовом кафтане. Шапка, посох, рукавицы – всё ручной работы, в жемчугах и бисере. Ей-богу, у него даже валенки были все в тиснёных узорах.

– Здравствуйте. Я участковый из Лукошкина, лейтенант милиции Ивашов Никита Иванович.

– А девица где?

– Какая девица? Не знаю, может, на других могилах где-нибудь, но мне на глаза не попадалась. А что, обязательно должна быть?

– Так душ по пять каждую зиму мачехи из дому гонят, – рассеянно объяснил Дед и пристально оглядел меня со всех сторон. – Я тут воеводство своё дозором обхожу, речи с ними веду, кому подарочек дам, а кому и…

– Как же, как же, это был мой любимый фильм в детстве, – но, видя, что старик не в курсе, вернулся к прежней теме: – Дедушка, вы вот только о девушках изгнанных говорили, нельзя ли поподробнее? Это ведь серьёзное уголовное преступление, между прочим… Не напомните имена, фамилии, адреса потерпевших?

– Дело тихое, семейное, мне знать без надобности. А ты сам-то что тут делаешь?

– Так… сижу.

– Тепло ли тебе, молодец, тепло ли тебе, красный? – привычно начал Мороз, но довольно быстро опомнился. – Неловко как-то выходит… Ты уж не серчай, участковый. Дозволь старику с тобой посидеть, раз девицы нет. Так я вроде не при делах нонче.

– Да ради бога, присаживайтесь, – гостеприимно подвинулся я. – А вы не в курсе, случайно? Могила Сидорова, отца трёх детей, не эта?

– Она самая. Тебе что ж, умерший человек нужен?

– Обещал его деткам, что приду сюда ночью и исполню их сыновний долг, – ответил я. Мороз хмыкнул в бороду и понимающе улыбнулся. Хороший дедок, общительный и не занудный, не то что некоторые пенсионеры.

– Слыхал я о тебе, Никита Иванович, от лешего да водяного. Мы с ними уж и не вспомню, сколько лет дружбу водим.

– Да, да… И мне доводилось встречаться. Забавные старички, в карты играть умеют, а водяной с русалками меня даже спас один раз. Я как-то с немецким агрессором в речке плескался, ну и…

– А я его вчерась только видел, но он почитай всю зимушку под корягой спит. Лёд, как стекло, чистый, речка аж до дна видна. Леший тоже берлоги не покидает, и поговорить не с кем.

– Вообще-то мне в любом случае здесь до утра сидеть, – логично решил я, прикидывая, пьёт водку Дед Мороз или не пьёт. Нет, наши, маскарадные, на каждой ёлке «хорошие» до немоты, но этот-то настоящий!

– А и вправду, посижу-ка я с тобой, – правильно истолковав мои сомнения, определился дед. – Говорят, ты человек умный и уважительный.

– Намёк понял! – Я с облегчением выудил из кармана флягу. – За знакомство или за здоровье?

Знаете, я уже давно ничему такому не удивляюсь. Мне нравится этот мир и люди эти нравятся, страна, и легенды её, и сказки. Я, наверное, очень русский не только по крови, но и по душе… А говорят, что немцы и французы называют Деда Мороза почтительно строго – «генерал мороз»! Якобы только