Вдалеке послышался крик. Я взглянул на остальных — никто из них, похоже, не встревожился. Однако вскоре в круг камней вбежал запыхавшийся Да.

— Они нашли обходной путь, — выдохнул он. — Мы ничего не смогли поделать, сумели только убить одного голони.

Кроуф встал и издал гортанный крик — стаккато отрывистых звуков, разбудивших эхо в скалах. Потом он кивнул остальным, и Фоул схватил меня за руку.

— Пошли, — прошептал он.

Однако я уперся, не желая двигаться с места, пока не пойму, что происходит.

— В чем дело? — спросил я.

Кроуф усмехнулся. Я видел его черные зубы далеко не впервые, и все-таки они выглядели жутковато, особенно по контрасту с бледным лицом.

— Мы хотим выбраться из переделки живыми. Заманить их в ловушку. К югу отсюда есть узкое ущелье, где ждет сотня моих людей, чтобы начать игру. — Пока он говорил, в круге из камней появились еще четверо, и Кроуф повернулся к ним. — Гококо? — спросил он. Они пожали плечами, и он смерил их сердитым взглядом. — Мы не бросим Гококо!

Все закивали, а четверо воинов вновь растаяли среди скал.

Фоул опять потянул меня за руку, уже настойчивей, а Стоун жалобно сказал:

— Надо идти, Кроуф.

— Мы никуда не пойдем без Гококо.

Послышались скорбные стенания, словно застонала сама земля. Невозможно было различить, где сам стон, где его эхо. Кроуф наклонил голову, присел на корточки, ритуальным жестом прикрыл руками глаза и негромко нараспев заговорил. Остальные последовали его примеру; Фоул даже отпустил мою руку, чтобы тоже прикрыть лицо. Я подумал, что такая набожность может произвести впечатление, и все же вряд ли разумно закрывать глаза, когда вокруг кипит битва. Это против законов эволюции! Время от времени во мне просыпался старый антрополог, а антрополог, как известно, не профессия, а диагноз.

Все эти мысли, однако, вылетели у меня из головы, когда из-за скал выскочил воин голони. Размахивая двумя длинными ножами, он бросился к Кроуфу. Никто из йалимини даже не шелохнулся, чтобы защитить сородича.

Что делать? Мне запретили убивать; однако Кроуф был самым влиятельным военачальником йалимини, к тому же дружественно настроенным, нельзя было допустить, чтобы он погиб. Без него невозможно будет торговать с людьми островов, а кроме того, я не хотел смотреть, как убивают человека, закрывшего глаза ради свершения религиозного обряда, как бы глупо ни выглядел этот обряд. Все же я решился обойти закон, если уж не нарушить, и в тот миг, когда нож голони, нацеленный в шею Кроуфа, устремился вниз, я вмазал воину ногой в пах.

Тот взвыл и, забыв про нож, схватился за больное место, а потом бросился на меня. К моему удивлению, остальные продолжали причитать, словно понятия не имели, что я с риском для жизни защищаю их вождя.

Я мог быстро убить голони, но не хотел этого делать, поэтому сражался с ним три или четыре бесконечные минуты. Наконец я разоружил его, но так и не осмелился нанести слишком сильный удар, чтобы ненароком не убить. Вместо этого я сломал ему руку; но он, казалось, не заметил боли и продолжал бросаться на меня, действуя при этом двумя руками.

«Что они за люди? — недоумевал я, блокируя страшный удар не менее страшным ударом тяжелого сапога. — Они что, не чувствуют боли?!»

Наконец причитания смолкли, и в тот же миг одним мощным ударом Фоул сломал голони шею.

— Джасс! — прошипел он, поглаживая ноющую руку. — Ну и крепкая же у него шея!

— Какого черта вы раньше мне не помогли? — взорвался я.

Они будто не услышали моих слов. Очевидно, чужаку таких тонкостей не понять. Те четверо, которые недавно ушли за Гококо, вскоре вернулись, с красными от засыхающей крови руками. Они вытянули руки, и Кроуф, Фоул, Стоун и Да с печальными лицами полизали кровь. Кроуф дважды щелкнул языком, и Фоул снова потянул меня прочь из круга камней. На этот раз, однако, за нами последовали остальные.

Кроуф стремглав помчался впереди всех по тропе, которой испугался бы даже горный козел. Я попытался сказать Фоулу, что буду двигаться быстрей, если он отпустит меня, но стоило мне подать голос, как Стоун обогнал нас и со всей силы врезал мне в лицо. Я молча проглотил кровь, и мы продолжали путь.

Тропа закончилась на вершине горы, которая, казалось, уходила в небо на краю мира. Далеко внизу раскинулся остров Йалимин: у горизонта равнина казалась голубоватой, но я знал, что океан слишком далеко отсюда, чтобы его можно было увидеть. Между вершиной горы и землей здесь и там плыли облака; среди протянувшихся на много миль джунглей виднелись пятна крестьянских полей и ярко-белые пятна городов, и все это очень напоминало картину, которую мы видели из космического корабля, когда много месяцев назад кружили над этой планетой.

После секундной остановки мои спутники кинулись к обрыву и, казалось, нырнули прямо в пустоту. Я прыгнул за ними — ничего другого мне не оставалось, ведь Фоул держал мою руку железной хваткой — и заскользил по крутому склону, не видя внизу ничего, что могло бы задержать мой стремительный спуск. Я едва не закричал, удержавшись от вопля лишь из-за крошечной надежды, что это все-таки не массовое самоубийство, а еще из-за опасения, что мой крик привлечет внимание голони.

А потом склон подо мной вдруг исчез. Я падал, казалось, целую вечность и наконец, дрожа, очутился на уступе едва ли в метр шириной. Остальные были уже там, и Фоул слегка придержал меня, видимо, помня о моей неопытности. Я заставил себя посмотреть вниз и увидел там другие горы: отсюда они казались невысокими холмами, но я знал, что они такие же высокие, как эта. Мысль о том, что если я упаду, мне придется лететь всего несколько сот метров, а не пять или шесть километров, почему-то не слишком успокаивала.

Кроуф снова побежал, мы бросились следом. Вскоре метровой ширины выступ сузился втрое; однако никто не замедлил бега, и Фоул по-прежнему тащил меня за собой.

Наконец мы оказались перед узкой седловиной между нашим пиком и соседним, который казался просто грудой камней неправильной формы. Возможно, среди этих камней мы могли бы хорошо спрятаться и ускользнуть от преследования.

Теперь нас вел не Кроуф, а Да. Он молниеносно пересек седловину, повернулся, оглядел скалы над нами и махнул рукой. Фоул последовал за ним, сжимая мою руку, — он бежал так быстро, что мне оставалось лишь мечтать не свалиться с узкой тропы.

Потом я наблюдал, как седловину пересекают остальные. Кроуф был последним, и в тот миг, когда он сделал первый шаг, на скалы за его спиной высыпали голони.

Они молчали. Единственная война, в которой мне доводилось участвовать прежде, шла под оглушительные крики и взрывы, и здешняя безмолвная война казалась куда ужаснее. Люди вокруг меня вскинули луки и начали стрелять; голони падали, но упал и Кроуф — стрела угодила ему в затылок.

Неужели он погиб? Наверняка. Однако, упав, он уперся ногами в узкий гребень, и это помешало ему скатиться вниз. Еще одна стрела вонзилась Кроуфу в спину, а потом, так быстро, что враги не успели выстрелить, Фоул спустился со скалы, взвалил соплеменника на плечи и бросился обратно. Голони снова начали стрелять, но даже сейчас, казалось, целились не в Фоула, а в Кроуфа.