Студенты были интеллектуальной элитой Северного Вьетнама, однако они оказались настолько наивны и не представляли, что ждет их в ближайшем будущем, что некоторые приходили на призывные пункты с гитарами и книгами в руках — в то время в моде была английская литература, хотя пристрастие к Шекспиру и ему подобным могло навлечь на читателей подозрения в отсутствии идеологической стойкости. Однокурсницы пытались успокоить Хунга и его товарищей, говоря, что все они вернутся домой полковниками. Парни подбадривали друг друга нервными шутками вроде: «Либо трава будет зелена, либо грудь красна», подразумевая, что их ждет либо могила, либо грудь, увешанная медалями.

В провинции Куангчи батарея Хунга стала лагерем на недавно захваченной территории: несколько ночей подряд кто-то стрелял в их людей, хотя в пределах нескольких километров не было ни одного врага. В конце концов террорист был схвачен — им оказалась 70-летняя местная женщина, которая мстила за смерть двух своих сыновей, солдат ВСРВ. Ее казнь заставила Хунга содрогнуться. Понятно, что она была на стороне врага, думал он, но разве эта мстящая мать не является в некотором роде национальной героиней? Это были опасные размышления для солдата коммунистической армии. Хунг и его товарищи с отвращением смотрели на «попытки офицеров представить себя героями». Их зенитной батарее была вынесена благодарность за то, что они якобы сбили шесть американских самолетов и вертолетов, но, по словам Хунга, «все это была пропаганда. Не припомню, чтобы мы когда-нибудь кого-нибудь сбили»[1252].

21 апреля батарея подверглась разрушительному воздушному удару, в ходе которого треть людей была убита, еще треть ранена, а большинство зенитных орудий уничтожены. «Зачем офицеры сунули палку в осиное гнездо, приказав открыть огонь?» — с горечью спрашивали выжившие. Боевой дух рухнул, дисциплина тоже. Некоторые выжившие симулировали болезнь. Командир отделения сам себе выстрелил в ногу: пока Хунг помогал ему доковылять до медпункта, сержант умолял не выдавать его и помочь убедить врачей, что он был ранен вражеской пулей; но его все равно арестовали и предали военному трибуналу. Вернувшись в разбомбленный лагерь, Хунг с отвращением обнаружил, что солдаты из проходившего мимо подразделения роются в рюкзаках его погибших товарищей: «владельцам эти вещи все равно больше не нужны», сказал один из мародеров, «а нам пригодятся». Хунга перевели в другую зенитную батарею, где большинство новых сослуживцев оказались бывшими дезертирами, согласившимися продолжить службу в качестве альтернативы тюрьме. Вскоре эта батарея также подверглась мощной бомбардировке, во время которой Хунга заживо погребло в траншее. Когда его откопали, ему дали в руки ведро и приказали собирать оторванные части тела: «Это был такой ужасающий опыт… что я окончательно понял: герой из меня не выйдет… да и поэтом мне теперь тоже не стать».

Мораль этой истории такова, что северовьетнамская армия не была сборищем идеологизированных фанатиков, а представляла собой обычную смесь человеческих характеров, которую можно встретить в любых армиях мира. Как сказал Бао Нинь, «никто в здравом уме не хотел быть там… Но это был наш долг»[1253]. В целом ВНА превосходила ВСРВ в эффективности командования, дисциплине и подготовленности личного состава. Однако стратегический план Пасхальной кампании 1972 г. и его осуществление изобиловал фатальными ошибками ничуть не меньше, чем Тетское наступление 1968 г.: высшее военное руководство в Ханое могло посоперничать в некомпетентности со своими сайгонскими коллегами.

Две базы, «Бастонь» и «Чекмейт», на северо-западе пали только после продолжительной осады, но в последние дни апреля силы ВНА прогнули, а затем прорвали «линию Донгха». Хотя северяне несли большие потери из-за воздушных ударов, в провинции Куангчи, где американцы передали все передовое наведение авиации южновьетнамским военным, их эффективность была гораздо ниже, чем на юге. Кроме того, вблизи ДМЗ северяне развернули самые мощные силы ПВО: за время кампании по американским и южновьетнамским самолетам было выпушено около тысячи ракет C-75.

Когда колонны ВНА перешли через мост в Камло и двинулись дальше на юг, защитникам Куангчи стало ясно, что они не смогут удержать город. Последние южновьетнамские подразделения и их американские советники отступили 1 мая, и на следующий день город заняли северяне. Жители видели, как по улицам бежали полуголые южновьетнамские солдаты, на ходу сдирая с себя военную форму. Командующий I корпусом генерал Лам был запоздало снят с должности; его сменил генерал-лейтенант Нго Куанг Чыонг, которого Абрамс считал «самым компетентным офицером во всех ВСРВ»[1254]. Несчастный командующий дивизией, отвечавший за оборону г. Куангчи, был назначен официальным козлом отпущения и несправедливо приговорен к пяти годам тюрьмы за «дезертирство перед лицом врага».

1 мая в Париже Киссинджер снова встретился с Ле Дык Тхо и выслушал от коммуниста пространный пропагандистский монолог. Было ясно, что лучшим, на что могли рассчитывать США в этой ситуации, было немедленное прекращение огня на существующих позициях, однако советник по национальной безопасности продолжал упрямо настаивать на выводе северовьетнамских сил, участвующих в разворачивающемся наступлении. Между тем, к негодованию командиров боевых частей ВНА, Ле Дык Тхо установил из Парижа прямую радиосвязь с фронтами на Юге и отдавал приказы в обход Драконьего двора, требуя атаковать и усиливать напор. «Это было немыслимо! — позже сказал один из старших офицеров. — Наш штаб был несогласен с таким способом ведения военных действий, но мы не представляли, к кому мы можем обратиться, чтобы положить этому конец»[1255]. Таким образом, на последних этапах Пасхального наступления 1972 г. удары северовьетнамской армии были нацелены не столько на захват территории, сколько на то, чтобы обеспечить громкие заголовки в СМИ по всему миру, повлиять на американское общественное мнение и усилить давление на Киссинджера в Париже. Надо отдать Ле Дык Тхо должное, коммунист успешно выполнил эти политические задачи.

2 мая во второй половине дня американские советники у реки Мичань, к югу от г. Куангчи, наблюдали за отступлением жалких остатков пехотной дивизии, четырех отрядов рейнджеров, бронетанковой бригады, двух кавалерийских рот, бригады морской пехоты, а также нескольких отрядов Региональных и Народных сил и подразделений боевого обеспечения. Мало кто из этих выживших солдат и офицеров проявил доблесть на поле боя, но люди с гордостью пересказывали друг другу историю о Динь Тхи Тхать, жене сержант-майора ВСРВ: когда северяне захватили ее деревушку севернее Куангчи, она несколько недель, рискуя жизнью, прятала в своем погребе дюжину южновьетнамских солдат, а затем благополучно отвела их в расположение южновьетнамских сил.

Отступление становилось все более хаотичным. Один офицер бронетанковых войск позже вспоминал: «Боже, как описать ту трагедию, которая постигла нас на шоссе № 1! Люди двигались без всякого порядка, дорога впереди оказалась заблокированной врагом, который также теснил нас с тыла, обрушивая на головы град снарядов»[1256]. Некоторые отчаявшиеся танкисты нажали на газ и утопили свои M-48 в реке Тхатьхан. Другие бросили в люки осветительные гранаты и, попрощавшись со своими горящими машинами, присоединились к потоку беглецов, пробирающихся через ручьи и заболоченные поля к Хюэ.