«Обитатели стен» – повесть на редкость яркая. В ней очаровательные персонажи (Эрик знакомится в ней с Рашелью, дочерью Эстер, одной из самых симпатичных еврейских девушек во всей научной фантастике). Смерть дяди Эрика потрясает до глубины души. Повесть полна замечательных чудес и ужасающих коллизий, и все они описаны с потрясающей остротой. Что еще важнее, социальные системы исследуются в ней с антропологических позиций; пришельцы страшны, непонятны – и совсем чужие.

А еще нотки любви, сострадания и беспощадной сентиментальности у Тенна не отвлекают нас от еще более беспощадной правды о жалком, заблудшем человечестве.

При том, что подражать Тенну пытались многие (одна вышедшая в бумажной обложке повесть вообще внаглую копировала «Обитателей стен»), количество рассказов, выходящих из-под пера Тенна, заметно уменьшилось к концу шестидесятых – как раз тогда, когда начало казаться, что его писательская практика, помноженная на осмысление природы писательского ремесла вообще и научной фантастики в частности, придаст его творчеству новый импульс. Мне до сих пор кажется, что он вот-вот откроет новый период своего творчества. Когда я вспоминаю, что Джек Уильямсон на девятом десятке жизни продолжает писать более чем достойные книги, я непременно напоминаю себе, что Фил на поколение младше Джека. Тенн может делать все, что пожелает, если только Фил позволяет ему это – все, кроме халтуры (как он сам говорил, у него для этого недостаточно способностей).

Редкий писатель написал столько рассказов, заслуживающих наград и премий. Он принадлежит к великому поколению Хайнлайна, Кларка и Азимова и может служить живым укором нашим системам премирования. Его работа – наглядный пример того, что научная фантастика представляет собой литературу, способную побуждать нас видеть, чувствовать и думать (научная фантастика без мысли – это не научная фантастика). Тенн относится к бесконечной когорте сказителей, обнажающих наши слабости, нашу добровольную слепоту, нашу глупость, и всеми силами противостоящих смерти и амнезии поколений.

Личное знакомство с Филипом Классом – человеком и Уильямом Тенном – писателем не может не привести к тому, что вы поневоле начнете петь ему пусть ироничные, но дифирамбы.

Как раз когда я заканчивал писать это короткое эссе, мне позвонил Фил Класс.

– Я занят: я анализирую творчество Уильяма Тенна, – сообщил я ему, едва услышав его голос.

– Что ты имеешь в виду? – удивился он, точнехонько угодив в расставленную ловушку.

– Протираю штаны за рабочим столом – и пишу.

– А-а, – произнес он после долгой паузы, потом рассмеялся.

– Чего и тебе советую, – добавил я.

Все-таки прав Роберт Силверберг, оплакивающий (в предисловии к этому тому) все те рассказы и повести, которых Уильям Тенн не написал. Разумеется, виноват в этом единственно Фил Класс, а никак не Уильям Тенн. Настоящий писатель не может не отличаться чувствительностью, однако звериный оскал рынка требует некоторой толстокожести. К сожалению, это часто означает, что выживают наиболее толстокожие – и, как следствие, узколобые. Мне кажется, это обескураживает Фила, и тот командует Уильяму Тенну заткнуться. Одно хорошо: в этом случае качество с лихвой возмещает количество. Возможно, если бы Тенну дали «Хьюго» за «Огненную воду», все обстояло бы по-другому. Тенн упрям, а Фил только подначивает его.

Боб Силверберг называет эти два тома «тонкими». Попробуйте уронить хотя бы один себе на ногу, как это сделал я. Вам будет больно. Падение двух томов наверняка означали бы перелом.

И не беспокойтесь. По контракту с издательством Тенн пишет повесть. Давно пишет.

Ждите.

Все претензии к автору.

Я все-таки надеюсь (а мои надежды редко обманываются) на то, что я еще прочитаю эту повесть – потому, что один из моих конкурентов как-то сказал: «Тенн – художник, который не остановится, пока не допишет последнего слова».

Делмар, штат Нью-Йорк.

7. 06. 2001 г.