— Нет, поддавшись порыву, я убежден. Это одна из причин, по которой ему становится трудно работать.

— Что ты будешь делать?

— Возможно, уйду с работы. Я не перестаю думать об этом.

Они начали переодеваться, чтобы пойти куда-нибудь, где можно поужинать в спокойной обстановке, и в то же время прислушивались, какие новости передают по телевидению. Надев широкий галстук с яркими полосками, Джордж не спускал глаз с отражения Верины в зеркале, когда она надевала нижнее белье. Ее тело изменилось за пять лет, прошедших с того времени, как он впервые увидел ее обнаженной. В этом году ей исполнится двадцать девять лет, и в ней пропало очарование длинноногого жеребенка. Она обрела уравновешенность и грацию. Джордж подумал, что ее зрелость только добавила ей красоты. Она отрастила копну волос по моде, называвшейся «естественной», что каким-то образом подчеркивало живость ее зеленых глаз.

Сейчас она сидела перед зеркалом и подводила глаза.

— Если ты уйдешь от Бобби, ты мог бы приехать в Атланту и работать у Мартина, — предложила она.

— Нет, — сказал Джордж. — Мартин добивается решения одной проблемы. Демонстранты протестуют, а мир изменяют политики,

— Так что ты будешь делать?

— Возможно, выставлю свою кандидатуру в конгресс.

Верина положила кисточку для туши и, повернувшись так, чтобы прямо смотреть на него, воскликнула:

— Какая неожиданная идея!

— Я приехал в Вашингтон, чтобы бороться за гражданские права, но несправедливость в отношении чернокожих: это не только вопрос о правах, — сказал Джордж. Он долго думал об этом. — Это еще и жилье, и безработица, и вьетнамская война, на которой чернокожие парни гибнут каждый день. На жизнь чернокожих людей, в конце концов, влияют даже события в Москве и Пекине. Такой человек, как доктор Кинг, воодушевляет людей, но чтобы сделать что-то конкретное, нужно быть политиком.

— Мне кажется, нужно быть и тем, и другим, — заметила Верина и начала снова красить глаза.

Джордж надел лучший костюм, в котором он всегда чувствовал себя лучше. Он выпьет сегодня рюмку мартини, а может быть, две. В течение семи лет его жизнь была неразрывно связана с Робертом Кеннеди. Не настало ли время двигаться дальше?

— Тебе не приходило в голову, что у нас своеобразные отношения? — спросил он.

Она засмеялась.

— Конечно. Мы живем отдельно и встречаемся раз в месяц или два, чтобы заняться сумасшедшим сексом. И это продолжается уже несколько лет.

— Мужчина может делать то, что делаешь ты, и встречаться со своей любовницей во время командировок, — сказал Джордж. — Особенно если он женат. И это нормально.

— Мне вообще-то нравится эта идея, — призналась она. — Мясо с картошкой дома и икра во время отлучки.

— В таком случае я рад быть икрой.

Она облизала губы.

— М-м, вкусненько.

Джордж улыбнулся. Он больше не будет сегодня думать о Бобби, решил он.

По телевизору начали передавать новости, и Джордж сделал громче звук. Он думал, что заявление Бобби пойдет первым, но нашлись более важные сообщения. Во время вьетнамского новогоднего праздника, называемого Тет, Вьетконг развернул массированное наступление. Партизаны атаковали пять из шести крупнейших городов, 36 провинциальных центров и 60 небольших городов. Наступление поразило американских военных своим размахом: никто не ожидал, что партизаны способны провести такую широкомасштабную операцию.

Пентагон сообщил, что силы Вьетконга были отбиты, но Джордж не верил в это.

Диктор сообщил, что крупное наступление ожидается и завтра.

— Интересно, как это повлияет на кампанию Юджина Маккарти, — сказал Джордж Верине.

* * *

Бип Дьюар убедила Валли Франка выступить с политической речью.

Сначала он отказывался. Он гитарист и боялся, что поставит себя в глупое положение, как сенатор, который перед людьми будет петь шлягеры. Но он родом из семьи политиков, и его воспитание не позволяет ему оставаться равнодушным. Он помнил, с каким презрением его родители относились к тем западным немцам, которые не протестовали против Берлинской стены и репрессивного правительства Восточной Германии. Они виноваты так же, как коммунисты, говорила его мать. И сейчас Валли понял, что если он не воспользуется шансом и не скажет несколько слов о мире, то будет не лучше Линдона Джонсона.

Кроме того, Бип казалась ему совершенно неотразимой.

Так что он согласился.

Она подвезла его на красном «додже-чарджере» к штаб-квартире Джина Маккарти по проведению предвыборной кампании в Сан-Франциско. Там Валли выступил перед группой молодых активистов, которые целый день вели агитацию.

Он волновался, стоя перед слушателями. Он заранее приготовил вступительную фразу и говорил медленно, но непринужденно.

— Некоторые люди убеждали меня, что мне не нужно соваться в политику, потому что я не американец, — произнес он в разговорной манере. Потом он слегка пожал плечами и продолжил: — Но эти люди думают, что американцы могут отправляться во Вьетнам и там убивать людей. Так что я считаю: нет ничего плохого, если немец приедет в Сан-Франциско, чтобы просто поговорить…

К его удивлению, раздался хохот и послышались аплодисменты. Может быть, все обойдется нормально.

Молодые люди съезжались поддержать кампанию Маккарти с того времени, как началось весеннее наступление Вьетконга. Они все были опрятно одеты: парни чисто выбриты, аккуратно подстрижены, а девушки в костюмах-двойках и туфлях с цветными союзками. Они изменили свой имидж, желая показать избирателям, что Маккарти — тот самый президент, который нужен не только для хиппи, но также для средних американцев. Их лозунг был: «Маккартист опрятен и чист».

Валли сделал паузу, а потом дотронулся до своих вьющихся волос, свисавших до плеч, и сказал:

— Извините, что у меня такая прическа.

Они снова засмеялись и зааплодировали. Валли понимал, что все это приемы шоу-бизнеса. Если ты звезда, тебя будут обожать просто за то, что ты более или менее нормальный человек. На концертах «Плам Нелли» слушатели приходили в дикий восторг, когда Валли или Дейв говорили в микрофон все, что приходило на ум. И шутка из уст знаменитости становилась вдесятеро смешнее.

— Я не политик и не умею говорить политические речи, но мне кажется, ребята, вы можете слышать их сколько хотите.

— Так и есть! — выкрикнул один из парней, и они снова засмеялись.

— Но у меня есть некоторый опыт. Я жил в коммунистической стране. Однажды полиция придралась ко мне за то, что я пел песню Чака Берри «Я вернулся в США». Они сломали мою гитару.

Все затихли.

— Это была моя первая гитара. И одна-единственная. Они сломали мою гитару, они разбили мое сердце. Так что, как видите, я знаю кое-что о коммунизме. Возможно, я знаю о нем больше, чем Линдон Джонсон. Я ненавижу коммунизм. — Он немного повысил голос. — И еще я против войны.