Таким неожиданным вердиктом закончился скандальный процесс, в ходе которого не только исследовались обстоятельства данного преступления, но также подверглись обструкции со стороны правоохранительных органов адвокаты Владимира Барсукова. Это случилось после того, как они попытались приобщить к материалам дела аудиозаписи телефонных переговоров одного из свидетелей обвинения – данные записи, по мнению защиты, свидетельствовали о фальсификации доказательств в отношении Барсукова.

Впрочем, на выездном заседании Санкт-Петербургского городского суда, проходившем в здании Московского городского суда под председательством судьи Ирины Тумановой, очень многое касалось не событий, имевших то или иное отношение к обстоятельствам подготовки нападения на кортеж Сергея Васильева, а к моментам, касавшимся личности легендарного подсудимого и его взаимоотношений с теми, кто когда-то составлял его окружение.

Несмотря на многочисленные и весьма эмоциональные попытки Ирины Тумановой оградить присяжных от всего такого, – вряд ли это было возможно в полной мере. И последнее слово Владимира Барсукова очень показательно – оно оказалось совсем не таким, каким герой «Бандитского Петербурга» его готовил, но именно в том виде, в каком произнес его Барсуков, оно отложилось в памяти присяжных. К исследовавшимся на процессе обстоятельствам покушения на Сергея Васильева оно не имело почти никакого отношения. Но черту некой эпохе Владимир Барсуков все-таки подвел. Если совсем кратко, то эту черту можно выразить одной его собственной фразой: «У меня есть опыт почти посмертного существования».

Сначала собственное уголовное преследование Владимир Барсуков сравнил с проклятием:

«Наше судебное заседание – это у нас спецправосудие такое – суд особой важности. По-другому я его назвать не могу. Это вот специальное такое российское изобретение – проклясть человека, а потом с помощью правосудия мучить его и расправляться с ним. Подвергают несправедливым преследованиям, мучают. Фальсифицируют сначала одно уголовное дело, другое. И так вот издеваются. И это все, в общем, применимо по данной ситуации, ко мне…»

Судья Туманова не дала Барсукову договорить, после чего он выразил свое отношение к тем участникам процесса, которые давали обличающие его показания:

«Я хочу… до присяжных донести ничтожность показаний людей, находящихся в местах лишения свободы и выторговывающих для себя послабления за это. Все, кого мы здесь слышали, кого мы видели… относится фактически ко всем. Переломали буквально всех… просто через колено переломали всех! Никого не осталось, ни одного! Ни одного, Ваша честь, не осталось, чтобы не давал… какие-то показания… А я вот свою позицию… как я считаю… выстрадал. Я на это имею право. Я устал оглядываться, прислушиваться, бояться… за 7 лет тюрьмы, что я нахожусь сейчас – по нашему делу арестован…»

После этого Владимир Барсуков рассказал присяжным про свой круг общения – в том виде, в котором это представляется самим господином Барсуковым. Данной темы он коснулся в связи с тем, что она поднималась во время процесса, однако, по его мнению, не была раскрыта правильным образом:

«Да, я действительно на то время многих знал в городе, и в городе многие знали меня. Я много раз организовывал доставку благодатного огня. Тысячи людей знали меня. Тысячи в аэропорту встречали. Развозили по всему городу, по пригородам. Псков, Выборг, в грузинскую церковь, в армянскую. Я был организатором. Все, кто приезжал, – все меня знали. Я лично возил в Казанский собор. Это где я в то время был член совета и спонсор собора… Много раз я участвовал в доставке мощей с Афона на Московский проспект, в монастырь…»

В этот момент Ирина Туманова вновь прервала выступление подсудимого, потребовав, чтобы тот приблизился к теме, которая стала предметом судебного процесса. Вот что сказал по этому поводу Владимир Барсуков:

«Васильев никогда не обвинял меня в причастности на его покушение. Ни в своих показаниях, ни на встречах со мной, ни на встречах со своими партнерами … Мое такое впечатление, что … Васильева на тот момент обманывали, „доили“ его на деньги…» И после этого Барсуков вспомнил про многократно свидетельствовавшего против него известного петербургского рейдера Бадри Шенгелию:

«Почему Шенгелия не было в суде?.. Мы даже могли допросить его и без присяжных… И спросил бы я у него: а кто вообще-то вот главный рейдер Санкт-Петербурга? Кого первым-то за рейдерство осудили? Конечно, Шенгелия… С самого… начала в суде озвучивалось… как Шенгелия в первых своих показаниях… уводил следствие в сторону, что начальник службы безопасности терминала знал о готовящемся покушении… на Васильева. Но мы в суде выяснили это: …ничего он не знал…»

Следующим Владимир Барсуков вспомнил еще одного модного в петербургских рейдерских делах свидетеля обвинения Альберта Старостина:

«Теперь, значит, про Старостина… Вот, он придумал историю… – встречу в „Европейской“. Мы здесь выясняли, в каком конкретно году. И что он там понакрутил вокруг этой встречи?! И то, что автоматы через две недели начали просить, и что до этой встречи было якобы переоформление этого терминала, и все, все это в одну кучу слил… А все, что он говорил, – я считаю – вообще ни с какими фактами не стыкуется. Вот. Лгун. К нему подходит как раз вот это выражение, что в борьбе за существование выживает не сильнейший, а подлейший. А ложь у него – это… оружие защиты. И оно порождается страхом…»

После этого Владимир Барсуков сказал несколько слов про Петербургский нефтяной терминал и про братьев Васильевых:

«Как я уже раньше и говорил, ни о каком рейдерском захвате не могло быть и речи. Я знал, что такое терминал. Я знал, где он расположен, где он охраняется, как он охраняется. Я был у истоков… На записи в „Европейской“ я ни разу не сказал, что Васильев должен мне именно. Я там говорил, что „нам должен“… Я говорил, что я знаю с конца 1990-х всех братьев Васильевых: Бориса, Александра – старшего – и Сергея. Когда их арестовали, я нанимал им адвоката. Они все боксеры. Лучше из них всех боксировал Борис, он был чемпион Ленинграда. Старший Александр – тоже…»

Воспоминания про взаимоотношения Владимира Барсукова с братьями Васильевыми вновь прервала судья Туманова – как не имеющие отношения к процессу. Но Барсуков закончил свою мысль: «По логике следствия, чтобы захватить терминал, надо было бы и с ними, с этими братьями, что-то делать…»

Тогда Владимир Барсуков вновь вернулся к Шенгелии в связи с решением одного из районных судов Республики Дагестан, которое в свое время фигурировало в качестве одного из этапов рейдерского захвата Петербургского нефтяного терминала:

«Вот здесь только на суде узнали, что, оказывается, был по терминалу суд в Дагестане. И нам тут сказали, что, вообще-то, кто-то там провел подделкой, и не стали это расследовать. А что ж не расследовать-то, Ваша честь? Следы-то остались! Кто-то же пришел! Знают, с какой фирмы, знают, кому эта фирма принадлежит. Она бы сразу привела к Шенгелии. И тогда бы все это рухнуло…»

С этого момента последнего слова Владимир Барсуков и его адвокаты довольно долго дискутировали с судьей, Барсуков пытался высказать свое отношение к другим подсудимым, но ни одну мысль закончить судья ему не дала.