Хозяин с супружницей все им обсказали, они меня в дом приглашают. Сговорились враз: тридцать рублев да харчи. Тетенька потом как узнали – обзавидовались. Ей-то только два червонца в месяц плотют, а она уж который год в людях горе мыкает.

Зашла я к ним на кухню… Матушки-заступницы! А в кухне-то и нет ничего! Ни чугунка, ни горшка, ни миски. Стоят три кружки, да два стакана. Да шматок сала в чистую тряпицу обернутый. Я оглядеться не успела – хозяева чай пить кличут. Положили на стол фунтик с леденцами, фунтик с сахаром, колотым да в кружку проволовку какую-то спустили. И вот чудеса: огня нет, а в кружке вода ключом кипит!

В той же кружке чай заварили, сало ножом напластали, хлеба порушили, а еще в двух кружках кипятка навели. Разлили по стаканам, старший хозяин и говорит:

- Ну, Аграфена Трофимовна, хлеб да соль вам, чай да сахар. Хелпосев[3], как гличане говорят…

Позавтракали, значит, комнату мне хозяева показали, а я им потом и говорю: надоть вам припасов собрать, не то мне вам обед готовить не с чего станет. Они переглянулись, и оба мне на полочку показывают: деньги, мол, там лежат. Возьми, мол, сколько надо, да и покупай. Мы, говорят, тебе прямо сейчас помочь не можем – дела у нас, так что купи пока не шибко много – сколько сама снести смогешь. А ужо на другой выходной – мы с тобой на базар вместе сходим. Тогда, говорят, сколько скажешь заберем…

И тут же – ключ мне в руки и – нет их, ровно и не было. Мне б их позвать, обспросить: чаво они на обед-то хочут – куды?! Пока телепалась, выскочила на улицу, ан глядь – улица-то пустая!

Вернулася в дом, да и стала на базар собираться. Известное дело: кто первый пришел, тому и кус медвяный, а кто последний – тому опивок поганый. Сунулась на полочку, да так и села...

Денег там лежит, сколько у нас и в сельсовете, и в лавке отродясь не бывало! Две бумажки лежат по десять червонцев, да две - в три червонца, да пять червонцев, да еще мелкими бумажками и серебром - еще червонца на два. Мне ажно дурно стало, кода такую пропасть деньжищ в руки взяла...

Не стерпела я, побежала со всех ног к тетеньке. Та выслушала меня, головой покивала да и говорит: это, мол, проверяют тебя. Ты, говорит, племянница дорогая, не сумлевайся: денежка у них до самой распоследней копеечки посчитана. Так что в вечеру они с тебя спросят: на что, мол, деньги стратила? Сдачу всю отдай и цены называй честно, а не то выгонят, да еще и ославят.

- А краше того, – говорит тетенька Матрена, – схожу-ка я с тобой на базар самолично. А не то обманут тебя – ты ж цены настоящей не знаешь. А хозяева потом с тебя же спрос учинят: по что, такая-сякая, втридорога купила? А, может, не так все было, а себе ты копеечку в мошну скинула?

Так мы на базар вместе и пошли. Я чугунок купила, чтобы щей наварить, убоинки[4], ведь у них-то, поди, и в пост щи скоромные, при эдаких-то деньжищах, морковки, капустки, лучку, чесночку... А потом решила: что картохи всяко-разно много потребно станет: картошка – она ведь хлебу присошка. И взяла картохи мешок, вовсе небольшой – пуда на два, не боле. Тут уж, смекаю, поясню хозяевам, что картошка – она завсегда в чести.

Еле-еле все донесла, к хозяину дома сходила – дров в долг взяла, плиту растопила и поставила щи варить. Да тут и спохватилась: тетенька рассказывали, что в городе одни щи, пусть и с убоиной – не обед. Надобно им еще чего сготовить. Опять на базар побежала. Думаю, каши им сварю да со скоромным маслом – оченно хороший обед, хоть для города, хоть для какого самого главного: ажно три блюда выходит. Щей похлебают, потом мясо со щей скушают, а там и кашки с маслицем. Чем не хорошо?

Да только на базаре-то и спохватилась: хозяева-то мои небось по-деревенски с одного горшка есть не приучены. Туда-сюда заметалась: надобно ж им миски купить, да и скатерку тож. А то что ж это выходит: денег – прорва, а стол газетами застелили. И тут вдруг наскочила: артельна торговля. Мисы продают знатные, важные, петухами да жар-птицами расписаны. Ох как мне те миски глянулись! Ох, как глянулись! Спросила цену – вовсе недорого. Ну, смекаю, вот за таки-то мисы, хозяева точно благодарить станут. Да тут же и припомнила: ложек-то у их тоже в заводе нет. Купила пяток ложек расписных. Так оно дешевле вышло, да и потом: вдруг придет к ним кто? Здесь поди со своими ложками не ходют...

Уже уходить собралась, да увидала: мужик грузди продает. Ядреные, ладные, один к одному! Ну, я решилась: возьму хозяевам груздочков, авось потрафлю. Выбираю, стал быть, бочоночек, а тут сосед евойный в крик: возьми, мол, раскрасавица, огурчиков. Крепкие, солили со смородиновым листом, с хренком да с чесночком. Ну, мыслю: семь бед – один ответ! И взяла.

А вот как я селедочку астраханскую купила, я и сама не поняла. Только ясно мне стало: в раз всего никак не можно дотащить. Я хучь и здорова, а все ж через саму себя не перескочишь. Вот я извозчика и взяла. Поторговалась с ним, так что он меня за полтинник и довез. И только я – в дверь, гляжу – охти мне! Хозяева идут. И смотрят на меня как-то эдак... Ох, святители, выносите!..

Волковы с удивлением смотрели на Грушу, что как-то бочком слезала с извозчичьей пролетки. А там громоздились свертки, бочонки, мешочки, кульки...

- Э-хм, – кашлянул Всеволод-старший. – Грушенька, а вот эти... м-м-м... емкости, это вот что?

Покраснев как маков цвет, девушка пискнула:

- Это вот – груздочки соленые. Оченно скусные... – Тут вдруг на ее лице промелькнул испуг, – Али вы грибков не любите?

- Да почему же? – Старший Всеволод вновь озадаченно хмыкнул, – А вон то?

- Огурчики... Я в другой раз сама посолю, только ни бочки, ни соли, ни хрена, ни лста смородивого у меня нет, а эти, – она снова повела рукой. – Очень хорошие... А вот тут, – показала она куда-то себе за спину, – селедочка...

- Тоже бочонок?

- Да что вы! – девушка замахала руками. – Всего-то одного залома и взяла. Фунтов на десять, не больше...

- Ага... – Отец повернулся к сыну, который трясся от беззвучного смеха, – Исходя из того, что нам купила многоуважаемая Фрекен Бок... Севка, чеши в магазин. Нам – две поллитры, а девушке... Груша, вы что пить будете?

Та принялась отнекиваться, но Волков-старший ее не слушал, и велел сыну взять «для дамы на свой вкус».

- И к чаю что-ни-то купи! – крикнул он вслед младшему Волкову.

Тот на ходу кивнул и бросил не оборачиваясь:

- Я, конечно, дурак, но не до такой же степени! – и умчался.

Груша принялась хозяйничать: накрыла стол свежеприобретенной льняной скатертью, по краю которой разместились аляповатые ярко-красные петухи, расставила миски, расписанные странными существами таких цветов, что у Волкова невольно возникла мысль о фильмах ужасов и взрыве на малярном складе, разложила ложки, выставила грузди, соленые огурцы, разделанную, залитую маслом и засыпанную луком селедку...

В этот момент вернулся младший Всеволод. Он выставил на стол две бутылки водки, бутылку сладкого вина "Шемаха", небрежно бросил пару шоколадок и фунтик с пряниками, а из кармана своих галифе вытащил три граненые стопки.