— Другой? — поразился я.

— Кто-то из ваших друзей.

— Но они мне даже не поверили. Сочли все это мистификацией, розыгрышем. Только один писатель…

— Кто? — перебил Нево.

— Писатель… Ах, да, я совсем забыл… Но этот молодой человек только подавал виды…

— Вот вам и объяснение, — веско подытожил Нево. — откуда появились Расхождения в истории, альтернативные витки.

— Подождите, — я смотрел на него, осененный этим страшным предположением, — вы хотите сказать, что это я изменил историю?

— Да. Вняв вашему предупреждению, человечество избежало деградации и конфликта, который стал результатом возникновения жестокого примитивного мира элоев и морлоков. Вместо этого мы продолжали расти. И вместо этого, запрягли Солнце, заставив его работать на себя.

Я все еще был не в силах принять эту гипотезу — мне казалось, что на мои плечи наваливается ответственность за все будущее человечества.

— Но как же, — воскликнул я, — Ведь все осталось тем же — ведь вы же — МОРЛОКИ ВО ТЬМЕ!

— Мы не морлоки, — спокойно отвечал Нево. — Не те, какими вы запомнили нас в первом будущем. А что касается темноты — то мы ее выбрали сами. Темнота лучше сохраняет органы чувств. Темнота дает более тонкое чувство окружающего мира. И, наконец, темнота бесконечна — как и Космос.

— Но в Космосе хотя бы есть звезды.

— У нас они тоже есть, — парировал он, указывая вокруг. Трудно было спорить. Звезды просвечивали всюду. Казалось, все это время мы шли, отдыхали, сидели, разговаривали — в открытом космосе.

Крыть было нечем, и что ни говори, я вынужден был признать правоту Нево.

Я посмотрел на свои руки. Двадцать лет они занимались постройкой машины времени. Я хотел оседлать время, как морлоки — Солнце. И я добился своего. Но кто знал, к каким это приведет результатам?

Мое изобретение стало не просто машиной для путешествий во времени, но исторической машиной, разрушителем миров!

Я был убийцей будущего. Взяв в свои руки власть, большую, чем у Господа (если верить Аквинату), одним движением рычага я стер биллионы не родившихся жизней — жизней, которым уже никогда не суждено появиться на свет.

Как я смогу жить дальше, зная, что на моей совести лежит такое преступление. За которое даже наказания придумать невозможно.

И тут я дал себе зарок, что если когда-нибудь еще сяду на Машину Времени, то лишь для того, чтобы вернуться в свое время и там навсегда уничтожить машину и чертежи.

…И только теперь я понял, что уже никогда, никогда не увижу Уины. Потому что был не просто виновником ее гибели — я отменил, неизвестно с какого колена, историю ее рода, и вообще, сделал ее ничтожней ничтожества! Я обнулил само ее существование!

Несмотря на бурю эмоций, боль о потере, несравнимой с космическим масштабом моих разрушений, зазвучала светлой нотой гобоя в шуме оркестра.

Однажды Нево привел меня к тому, что я могу считать самым отвратительным зрелищем в этом городе под колпаком.

Мы подошли к району, около полу мили площадью, где перегородки выглядели ниже, чем обычно. Первое что я почувствовал — необыкновенно возросший уровень шума, — все тех же жидких булькающих голосов — а также в ноздри еще сильнее ударил запах морлоков, характерный приторно-мускусный аромат, от которого начинало мутить. Нево сделал знак остановиться на краю этого сектора.

Сквозь очки я видел копошение — как будто весь участок был покрыт орущими, шевелящимися опарышами, похожими на недоразвитых морлоков. Тысячи и тысячи личинок шевелили ручонками и ножонками, дергая друг друга за клочки шерсти, растущие из тела. Они копошились, толкались, хватали еду. Повсюду расхаживали взрослые особи, помогая встать упавшим, разнимая дерущихся и успокаивая плачущих.

Я не мог отвести глаз от этого зрелища. Будь это обычные земные дети, зрелище, возможно, не было бы лишено привлекательности — но это были дети морлоков… Не людей. Бледная холодная плоть морлоков, поросшая шерстью, длинные паучьи пальцы — все это вызывает омерзение даже в столь раннем возрасте. Представьте себе опарышей, шевелящихся в мясе — и вы получите должное впечатление от картины, которая предстала передо мной.

Я повернулся к Нево:

— А где же их родители?

Он ответил не сразу, видимо, подбирая слова, которыми можно было бы это объяснить.

— У них нет родителей. Это детская ферма, комбинат молодежи. Когда они вырастают и набирают рост и вес, их переводят в воспитательную коммуну, учреждение, либо на Сфере, либо…

Но я уже не слушал. Я смерил взором Нево — однако волосы, которыми он был покрыт с головы до пят, маскировали формы его тела.

И тут мне внезапно пришло в голову удивительная мысль, которая невесть каким чудом не бросилась в глаза сразу по прибытии сюда, с первых дней моей жизни в Сфере: у морлоков не было половых различий. Я не мог с уверенностью определить, какого пола Нево, ни любой другой из встречных. Взрослый морлок телосложением напоминал ребенка. Грудь у них была плоская: ни выпуклых бедер, ни подчеркнутой талии. Я потрясенно стал понимать, что ничего не знаю об их спаривании и о том, как они вообще заводят детей.

Нево просветил меня в этом направлении, рассказав о том, как взращивается и воспитывается молодая поросль.

Морлок начинает жизнь на детской ферме и в воспитательных учреждениях, Здесь он получает начатки цивилизованности: главное, чем он овладевает здесь — это способность к обучению. Все равно как если бы школьник 19-го века вместо вдалбливания в голову всякой греческой и латинской чепухи, а также невнятных геометрических теорем учился концентрироваться, пользоваться библиотеками, осваивал механизмы использования знаний, и попросту говоря учился думать. Остальное зависело от умения пользоваться знаниями, то есть знать, где что найти — а также от собственных его природных склонностей к какой-либо из его областей.

Когда Нево изложил все это, убийственная логика сразила меня наповал. Ну, естественно — зачем эти школы. Сколько дней было потрачено впустую на получение того, что считается у нас уровнем образованности"!

Тут я воспользовался моментом, чтобы спросить у Нево — а чем, собственно занимается он сам, и какие у него профессиональные обязанности?

Он рассказал, что, как только выяснилось, что я гость из прошлого, его закрепили за мной, сделав чем-то вроде эксперта.

— Наши занятия не имеют значение «профессиональное», — сказал он. — У меня например, две сферы деятельности: два призвания. — Глаза его были скрыты очками, но говорил он это с явным пылом. — Это физика и воспитание молодежи.

Воспитание красной нитью проходило сквозь жизнь морлока: оно, можно сказать, не прекращалось никогда. Не было ничего необычного в том, что кто-то овладевал тремя или четырьмя профессиями и делал несколько «карьер», как мы это называем в нашем обществе. Он мог осваивать их одну за другой или же параллельно. Оттого образовательный уровень у них был несравненно выше, по моему впечатлению.