Ничто — ни сон, ни секс, ни социальная жизнь — не сравнится с тем, что она чувствует в своей карьере. Может быть, потому, что она себе этого не позволяла. Может быть, потому, что это все, что она себе позволяла. Может быть, потому что работа спасла ее.

После смерти мамы она поступила в колледж. Она была никчемной, днем посещала занятия, ночью работала официанткой, плакала в дешевом минивэне, который они с Эш делили во время перерывов. Так продолжалось два долгих года.

Только когда она окончила университет, получила свою первую работу дизайнера и начала заниматься постановкой домов, колющая боль горя превратилась в тупую боль. Встречи с клиентами, расстановка мебели, подбор оттенков вернули ей хорошее настроение.

Ее работа была подарком, и даже спустя столько лет она все еще держится за это.

Нажав на кнопку ответа, Тесси вздохнула, вспомнив о романтическом ужине при свечах, который она оставила на пляже. Пятизвездочная изысканная еда пропала даром. Ей удалось заглушить голод пачкой невпечатляющего хумуса и крендельками из мини-бара.

Боже, как ей нужен этот отпуск.

— Правда? — ворковала она Мишке, поглаживая изгиб своего живота. Внутри живота у нее мягкие пинки. Удары. Он поздно встает, сахар из коктейля дает ему нежелательный заряд энергии. — Нам нужен перерыв.

Единственное, что ее утешает, — это то, что у нее осталось шесть дней. Что такое один день работы, когда завтра она будет на том пляже, с ананасовым напитком на животе и книгой в руках?

На тумбочке вибрирует телефон. Увидев, что это звонок, который ей действительно нужен, она берет трубку.

— Ах ты, сука. Когда-нибудь я верну должок. Готовься.

Хриплый смех.

— Просто скажи спасибо и расскажи мне о том красивом горном мужчине.

Тесси нахмурила брови и положила ноутбук на кровать.

— Рассказать тебе о чем? Как сильно он меня ненавидит?

Она видела это по его красивому, ворчливому лицу. Он считает ее стервой. Далеко не той глупой танцовщицей, с которой он познакомился в баре. Не говоря уже о том, что она заговорила о его покойной жене. Какая надежда на то, что им удастся хотя бы душевно поговорить, не превратившись в хаос?

— Он не ненавидит тебя, — говорит Эш. — Конечно, ты можешь отпугнуть его своими обязательствами и органическим йогуртом, но он пришел, чтобы найти тебя, Тесс.

— Я хотела быть здесь с тобой, Эш. Не с ним. — Она смотрит на дверь. Соломон вернулся несколько минут назад, топая по гостиной, как людоед, вылезший из своей пещеры.

— Поверь мне, я хотела быть там. Но тебе это было необходимо. — Она практически слышит ликование в голосе Эш. Она парит на предательском облаке на высоте девяти футов. — Ты должна закончить это сейчас.

— Нечего заканчивать. Это было на одну ночь. Я была пьяна.

— Ты не была так уж пьяна. Ты говорила о нем. Вплоть до цвета его глаз. Я никогда раньше не слышала, чтобы ты так говорила о парне.

Тесси вздрогнула, по ее телу разлился теплый румянец. Эш права. Она действительно говорила о нем. А что в этом плохого? Он был горяч, а она была за миллион миль от него. Он был толчком, толчком, воспоминанием, к которому она возвращалась, когда ее настроение падало.

Соломон был идеальным мужчиной мечты на одну ночь, но теперь он здесь, перед ней, и все, что она хочет сделать, — это выдернуть шнур и эвакуироваться. Уйти от него тайком, как в ту первую ночь. Потому что именно так она и поступает, когда все становится слишком близко. Она бежит, она толкает.

Потому что отказ от любви — это сила.

Отказ от любви — это безопасность.

Кроме того, у нее уже было три удара по любви.

Ее собака.

Ее отец.

Ее мама.

Потерять кого-то еще…

— Между нами ничего нет, — настаивает она, накручивая на палец выбившуюся прядь волос. — Мы занимаемся своими делами. Детскими делами.

Долгое молчание. Такое долгое, что Тесси отводит телефон от уха, чтобы убедиться, что звонок не оборвался.

Затем вздох.

— Тебе не кажется, что ты обязана посмотреть на то, что могло бы быть?

— Мы чужие люди.

— Не надолго. У вас будет общий ребенок. Вы не можете быть чужими. — Голос Эш стал мягким. Вдохновляющим. — Может быть, вы могли бы стать кем-то.

Желудок Тесси превращается в липкую массу, когда ее вдруг охватывает женское желание взять губы Соломона между зубами и поцеловать.

И целовать.

И целовать.

Ни за что. Ни в коем случае.

Они не могут быть чем-то. Чем-то — это просто нелепо. Потому что она и Соломон живут в противоположных мирах. Он — громоздкий, большой и все еще влюбленный в свою покойную жену, а она — зажатая трудоголичка.

У них будет общий ребенок, и это все.

— Не все такие, как твой отец, Тесси.

Она застонала, пытаясь сесть, ее тяжелый живот мешает расслабиться.

— Дело не в этом. Соломон и я — мы не вписываемся в ритм жизни друг друга. Мы как снег и солнце, понимаешь?

Наклонившись вперед настолько, насколько позволяет ее живот, она вылезла из электронной почты, сохранив свой проект. Что сразу же становится ошибкой. Щелчок ее ногтей по клавиатуре заставил Эш задохнуться.

— Ты работаешь? Невероятно. Я слышу, как ты работаешь.

Она прикусила губу, даже не пытаясь соврать.

— Я почти закончила.

— Твоя мама хотела, чтобы ты видела звезды. А не работать ради них.

Тесси сворачивается в клубок, прижимаясь к подушке. Это замечание больно режет.

Она знает.

Она знает, чего хотела от нее мама.

Слушай больше музыки. Найди свои звезды. Когда найдешь того единственного хорошего мужчину, лучше поцелуй его. Удержи его.

Ее мать была почти не в сознании, она умирала на больничной койке от рака, который быстро сожрал ее, но ее слова преследовали Тесси с тех пор. Она держала их рядом, прислушивалась к ним, как к крестику, отмечающему место на карте. Как прожектор, направляющий ее жизнь. Мудрые слова самой лучшей женщины на свете. У нее была мама в течение семнадцати замечательных лет.

И все равно этого было недостаточно.

Тесси остается только надеяться, что она станет такой же родительницей, какой была ее мама. Счастливой, теплой и надежной. Ее мама всегда говорила: "Я люблю тебя". Без этого не проходил ни один день. Была образцом для подражания. Была и мамой, и папой. Научила ее менять колесо и ходить на самых высоких каблуках.

Если бы ее мать все еще была здесь, она бы сказала Тесси, чтобы