Тот черный день положил начало роковому знакомству с Фалько. Макс коротко поздоровался и, извинившись, отошел, чтобы не мешать свиданию отца с сыном. Они сидели друг напротив друга. Соседние столы были заняты грустными женщинами или родственниками заключенных, которые пришли навестить главу семейного клана.

Макс в отдалении беседовал с одним из тюремных служащих, изредка поглядывая на Кевина, и в какой-то момент понял, что они говорят о нем и то и дело оборачиваются в его сторону. Тогда Макс оценил это положительно – наверняка Кевин рассказывал отцу, что обрел в учреждении более зрелого друга, на которого мог опереться. Сейчас он не понимал, как мог быть таким наивным.

Тем же вечером в доме родителей зазвонил телефон. Ни отца, ни матери дома не было. Звонил Фалько. Он учтиво поблагодарил Макса за заботу о сыне, который благодаря помощи Макса по окончании школы мог рассчитывать на хорошее образование. Его самого выпустят лишь через год, и он-де не в состоянии ничем помочь. Прежде всего у него нет денег, чтобы отправить Кевина на пару месяцев в Англию. А возможность для этого была уникальная. Вот только он никого, кроме одного неотесанного человека, кому бы мог доверять, не знает.

На этом он попрощался и просил Макса поразмышлять над его словами. Откуда же Максу было знать, что ему звонили с его собственного телефона, в память которого, естественно, был внесен номер родительского телефона! Пропавшего телефона он хватился лишь через несколько дней. С того дня минуло два года, и кое-что успело произойти.

На этот раз ему повезло. В Гейдельберге Фалько поджидал его в подземном гараже. Он куда-то торопился и даже не слез с мотоцикла. Макс протянул ему четыре бумажки. Фалько удостоил их лишь беглого взгляда.

– Бинго, – сказал он, запихивая деньги в нагрудный карман и, газанув, умчался прочь.

Макс с облегчением отправился в Доссенхайм. Кое-как погрузил кресло в машину, достал из буфета дедовский загашник с сигарами и на всякий случай порылся в выдвижных ящиках. Дедушка всегда слыл аккуратистом, не считая нескольких последних лет, когда у него чуть сбились настройки. В ящиках обнаружились: среди письменных принадлежностей – грязная вилка, среди рюмок – полупустая коробочка с таблетками, а в грязном белье – письмо. В ящике письменного стола Макс нашел написанное от руки завещание. Правда, оно было составлено почти сразу после смерти его жены. Ничего особенного в завещании Макс не углядел. Старик прежде всего настаивал, чтобы его кремировали, а урну с прахом погребли рядом с его Ильзой. Двоим его детям, Харальду и Карин, доставался дом, Мицци и Максу причиталась некая сумма – далее шел прочерк – на образование, австралийские внуки в завещании не упоминались. Не исключено, что он о них просто забыл.

Старик обрадовался креслу как ребенок, но еще больше его порадовали сигары:

– А закурю-ка я прямо сейчас! Кстати, ты не забыл про спички?

– Не в кровати, дедушка, – забеспокоился Макс и помог деду пересесть в кресло.

Только после этого он дал старику огня. Затем прикрыл старика постельным одеялом и открыл балконную дверь. На улице стояла по-весеннему теплая погода.

– Чудесно, – сказал старик, пустив перед собой дым. – Но вкус какой-то другой. Это мой сорт?

– Конечно. Только ты побыстрее кури. Маме с папой необязательно видеть тебя за этим занятием, – предупредил Макс. – Рано или поздно мама все равно унюхает, и нам обоим здорово достанется.

С сигары упал комок пепла, и старик втер его ногой в ковер, прокомментировав:

– Пепел консервирует.

Однако жизнь оборачивается обычно хуже, чем предполагаешь. Петра из-за мужа пришла домой пораньше и застукала сразу трех дымящих грешников – дедушку, Йенни и своего сына, который, как считалось, давно отрекся от этого порока. Она потеряла всякое самообладание. Почему санитарка уже здесь? Что заставило сына принести сигары тяжелобольному?

Первой, на кого она наехала, оказалась Йенни:

– Я сообщу вашей начальнице, что вы курили во время работы!

– В данное время я не на службе, – возразила девушка. – Моим коллегам потребовалась карта пациента, которая осталась здесь. Моя очередь наступит значительно позже, когда господину Кнобелю потребуется сходить в туалет перед сном!

Йенни сползла с краешка кровати больного, на котором сидела, тесно прижавшись к Максу, и убежала. Старик надменно восседал в своем кресле неаппетитного розового цвета, так хорошо знакомого Петре. Она не нашлась, что сказать в ответ, и бросилась вон из комнаты, чтобы привлечь на подмогу мужа.

Харальд лежал в постели в плаксивом состоянии, и Петра опять испытала мучительные угрызения совести. Она и сама была готова расплакаться.

– Что с тобой? – спросила она, внезапно смягчившись.

Харальд всхлипнул, словно ребенок.

– Я плохой человек! – воскликнул он надтреснутым голосом.

Она не ослышалась? Значит, дело не в его подозрениях? Петра отказывалась что-либо понимать, и к ней вернулся недавний гнев:

– Твой сын и эта блондинистая язва чадят, как чемпионы мира, а твой отец и вовсе курит сигару, а ты тут разлегся и в ус не дуешь!

Муж вытер слезы:

– Пусть курит, тем быстрее протянет ноги!

Этот аргумент показался Петре убедительным. Она успокоилась и пригладила рукой мужнино одеяло. Но тут в ее голове родились новые сомнения:

– А что, если он спалит весь дом?

– Макс приглядит. В конце концов, вы сами настаивали, чтобы отец сюда переехал. Я с самого начала был против.

– Теперь я вижу, что ты оказался прав. Все пошло не так, как я представляла. В довершение всего наш сумасбродный сынок крутит шашни с этой Йенни…

Харальд навострил уши, но, все еще не доверяя услышанному, спросил:

– С чего ты взяла?

Петра рассказала, как поздно вечером слышала женский голос в комнате сына. Теперь у нее не осталось сомнений, что это был голос Йенни. Конечно, не может не радовать, что его величество наконец ощутил весеннее томление плоти, однако лучше бы на ее месте оказалась какая-нибудь симпатичная студенточка.

– Мне не сильно по нраву санитарка, тайно проникающая ночью в дом, где в течение дня ухаживает за больным.

Харальду это не показалось таким уж ужасным, и он не преминул заявить, что Йенни нравится ему больше, чем все те подруги, которых Макс когда-либо приводил в дом.

Петра пришла в ярость. Сам факт того, что в доме крутилось столько чужих женщин, вызывал у нее отвращение. Кроме того, она стала подозревать, что ее дорогие кремы стали заканчиваться быстрее. Не втирают же они их в спину старику?!

Кто как не свекор виноват в том, что муж впал в глубокую депрессию? Старика-курилку, несомненно, нужно срочно спровадить из дома, но как быть, если он станет угрожать лишением наследства? Если это произойдет, муж впадет в еще большее отчаяние. Кстати, о падении: быть может, это не такая уж плохая мысль? В вестернах она видела, как в нужном месте натягивают проволоку, чтобы кони споткнулись и упали. Старому человеку c поврежденной ногой, чтобы упасть, хватит, наверное, натянутой нитки. А он, как нельзя кстати, в последнее время стал каждый день разгуливать по всему дому, а однажды оступился и грохнулся на пол. Она была, между прочим, шокирована тем, что он вторгся в интимную зону, в ее спальню, где ему и впрямь нечего было делать.