«Сейчас просто время такое, — думала она. — И по статусу ему положено мне изменять… Нельзя же, право, требовать от него невозможного!»

И из квартиры пока уезжать не стоит. Вдруг все наладится…

«Наладится, — усмехнулась тут же про себя. — Дело уже не в Панкратове».

Кем должна быть она, Женя Лескова? Какому идеалу она должна соответствовать? Быть «диванной кошкой», про которую только и можно сказать — с жиру бесится, или самой пустится во все тяжкие? Какие у них там идеалы-то, у Сереженькиных соратников? Она вспомнила их жен, холеных, лощеных, и попыталась припомнить еще, кто из них кто. Безликие, похожие друг на друга… У Артосова, например, его Валенька была раньше за границей — ходили настойчивые слухи, что она там работала в стрип-баре, но точно Женя этого не знала. А второй панкратовский приятель и не скрывал, что для его жены главное — материальное благополучие, а в остальное время он мог ходить куда угодно, с кем угодно… Даже выгодно ей это было, поскольку за измены она штрафовала.

Только Женя получилась глупая, со своими стихами дурацкими и рефлексиями… Как это Люська сегодня сказала? Фрустрированная такая вышла Женя и… сама во всем и виновата. Надо идти было в ногу со всеми.

А если не хотела идти в ногу — получай.

Так она и заснула, а утром подскочила от звона будильника и странной мысли, что именно сегодня она должна совершить тот, может быть, совершенно неправильный, но резкий шаг. Порвать со всем, что связывало ее до сей поры с прошлым.

Переехать и поменять замок.

Или просто переехать…

С утра было солнечно, и Женя подумала, что это хороший знак.

Она покормила кота, выпила кофе.

— Кот, я ведь права? — поинтересовалась она.

Кот ничего не ответил по причине прирожденной молчаливости, и Женя почему-то вспомнила, как они вчера болтали всякие глупости с подругами, и ей стало немного стыдно. Кот молчал глубокомысленно, и Жене показалось, что уж ему-то ведомы все ответы на вопросы, только вот обсуждать это он считает ниже своего достоинства.

«А я только и делаю, что вешаю свои проблемы на остальных, — совсем расстроилась Женя. — Даже на этого несчастного котяру…»

Твердо решив научиться у животного замечательной привычке — загадочно молчать, она принялась одеваться, снова радуясь тому, что теперь ее одежда так проста и удобна. И волосы она отпустит, чтобы собирать их небрежный хвост на затылке, как это делает Люсинда. А потом она еще непременно научится закидывать ногу на ногу с такой изящной небрежностью, как это делает Ольга.

Она поймала себя снова на том, что невольно срисовывает чужие образы, примеряет их на себя, и расстроилась.

— Получается, что у меня нет ничего своего, — развела она руками. — Я просто сборище чужих привычек…

Она поцеловала кота и вышла на улицу, стараясь прогнать из головы все грустные мысли о будущем. А так как все ее мысли были последнее время невеселыми, она прогнала их все. Впуская только эти редкие зимой лучики ультрафиолета, которые так раздражали ее летом и так радовали в холодную пору…

— Доброе утро, — услышала она за спиной знакомый голос. — Надо же, как странно… Первый раз вижу ваше лицо при дневном свете.

Женя обернулась.

Она тоже видела его лицо первый раз и удивилась немного. Почему-то он представлялся ей гораздо старше. И лицо виделось ей сморщенным, собранным в брюзгливый кулачок…

На самом деле она вынуждена признать, что он даже красив. Во всяком случае, у него были красивые глаза. Большие, широко расставленные и с длинными ресницами… И смотрел он на нее весело, с улыбкой… Если бы не его голос, Женя вообще усомнилась бы в том, что тот ворчун, который дважды поднимал ее со льда, и этот милый джентльмен один и тот же человек.

— И как впечатление? — спросила она.

Он пожал плечами:

— Я представлял вас несколько иначе…

«Интересно, как же это он меня себе представлял?» — подумала Женя, но вслух не спросила. Она тоже его видела другим.

— Меня зовут Александр, — представился он.

— Женя, — ответила она, протягивая ему ладонь.

— Вот и познакомились наконец.

Они стояли друг против друга и не шевелились, точно боялись спугнуть друг друга и снова разойтись, чтобы случайно встретиться в темноте. Почему-то Женя подумала, что ей этого совсем не хочется. Встречаться с ним в темноте. Потому что люди все-таки умудряются выглядеть каждый раз по-разному. Точно у них в запасе не одно лицо, а много и они каждый раз их меняют.

Жене нравилось куда больше его дневное лицо.

Глаза были грустными, большими и немного насмешливыми. Черты лица тонкими, только волосы резко дисгармонировали с его обликом. Женя отметила про себя, что ему лет тридцать, не больше.

«Как странно», — подумала она.

И еще он был на кого-то очень похож. Женя пыталась вспомнить, но не могла. Только она его уже видела когда-то давно, просто очень молодого…

— Хотите кофе? — спросил он.

Женя уже хотела было сказать ему, что кофе она уже пила, спасибо и она спешит на работу, но вместо этого почему-то глупо улыбнулась и сказала:

— Хочу.

— Тогда пошли, — сказал он. — А то я, как всегда, не успел позавтракать… Знаете, каждый раз ворочаюсь до трех ночи, а потом слишком быстро наступает утро, и надо спешить…

— А сейчас? — спросила Женя. — Вы же все равно опоздаете…

Он как-то странно улыбнулся и проговорил очень тихо, почти неслышно:

— Мне кажется, один раз я могу себе позволить опоздать.

— И я тоже, — согласилась Женя.

«Пусть даже это выглядит глупо и неправильно… Ведем себя как школьники, решившие прогулять урок… Но всегда ли правильно вести себя правильно?»

Ответа Женя искать не хотела. Потому что светило солнце и снег искрился под его лучами, а еще потому, что в воздухе невесть почему пахло весной и человек рядом с ней ей нравился…

Она ничего не знала о нем, и тем не менее вопреки всем доводам здравого смысла он ей нравился. Как будто она вдруг вернулась к себе, прежней, тщательно спрятанной под грудой глупейших правил, законов, кодексов, установленных… «Да не мной же, — отмахнулась Женя, с любопытством рассматривая своего нового знакомого, презрев очередное приличие. — Я эти глупости не придумывала… А вот почему до сих пор жила, им подчиняясь, бог весть…»

Он наконец-то понял, кого она ему напоминает.

Нору. Ибсеновскую героиню, благодаря которой было найдено определение такому типу женщин. Ре-бе-нок… Вечный ребенок, слишком нежный, чтобы стать частью этого мира. Слишком неуверенный и робкий, чтобы позволить себе роскошь усвоить законы этого общества.

Где-то за углом собралась кучка людей. Они, кажется, снова чего-то от кого-то требовали, смешные в своем упорстве демоса требовать от такого же демоса… Сюда, в маленькое кафе, иногда доносились обрывки их взволнованных речей, смешивались с рычанием машин и дребезжанием трамваев… И девушка напротив казалась ему нездешней. Неотсюда. Там, за окном — ах да, смешной демос требовал по давней привычке: руки прочь от какого-то олигарха, наивно поверив снова, что их жизнь связана с чьим-то непременным благоденствием… Раньше — Анджела Дэвис, потом голодающий доктор Хайдер, теперь — очередной партийно-комсомольский мошенник, умело прокрутивший в свою пользу их средства.