Сергей стоял, всматриваясь в ночь, словно пытался увидеть ее в темноте. Маленькую бабочку с чудесными крыльями. Прекрасного «косноязычного Икара», летящего слишком близко к солнцу.

И ее голос, и музыка были гармоничны и — оставляли место для него.

Он закрыл глаза.

«Кто ты, — спрашивал он пустоту. — Как ты выглядишь? Почему твои мысли такие грустные?»

Он потянулся к мобильнику, лежащему на столике.

Отдернул руку, встретившись глазами с Таниными, на фотографии. Она смотрела так, что по коже пробежали мурашки. На мгновение ему даже показалось, что ее глаза сузились. «Не звони», — приказывала Таня с жестокой неумолимостью.

Он положил телефон обратно. Замер.

— Вот так, друзья мои, — грустно проговорила Марго. — Я недавно обнаружила, что все красивые мелодии печальны. Почему? Давайте поговорим об этом. И — о ночных бабочках. Может быть, кто-нибудь из вас такая же ночная бабочка? Вместе мы придумаем, как нам долететь до солнца и не спалить наши крылышки…

Он усмехнулся этим словам, пытаясь защититься от их доверчивой и ясной простоты с помощью иронии.

Долетим-с… Вопрос только — каково оно, это самое солнце?

Ему захотелось набрать номер, прямо сейчас. Немедленно. Сказать ей, этой девушке, чей голос так притягателен, а душа — наивна и немного напугана, как у ребенка, заблудившегося в темном городе: «Здравствуй, это я… Давай сделаем так — я возьму тебя за руку и постараюсь удержать, когда ты захочешь приблизиться к палящему солнцу слишком близко. Так близко, что оно спалит твои крылья… Я удержу тебя, чтобы их сохранить».

Но черт побери, он же не ребенок! Он уже знает цену словам — «мысль изреченная есть ложь»… Люди прекрасно научились скрывать истинное лицо за нагромождением красивых фраз. «Брось, друг, не надо вести себя как последний кретин…»

Эта девушка просто еще одна восковая фигура в музее. Не более того…

Он бросил трубку-телефон.

Прошел на кухню. Туда не долетал ее голос. Тишина. И в этой тишине журчание воды из-под крана вернуло его к реальности. К тому самому восприятию мира, когда становится ясно — все неизменно. Секунды превращаются в минуты, минуты в часы, часы в дни и так далее… Не успеешь оглянуться — мир треснул. Приблизилась финишная ленточка…

И он будет так же никому не нужен, как теперь…

— Последний романтик, — пробормотал он и швырнул стакан, наполненный водой, об стену. — В мире нет ничего чистого. Даже вода с хлоркой…

Звонок в дверь. Он поднял голову, удивленно глядя в сторону коридора. Стрелки на часах-будильнике показывали половину первого.

Ночи…

Он осторожно подошел к двери, посмотрел в глазок.

Открыл ее.

— Простите ради Бога, Сережа, — взволнованно проговорила с порога Анна Владимировна. — Я вас уже измучила, наверное, своими проблемами… Но Риты нет дома, и я очень боюсь… Ник весь горит. И у него что-то странное… Он весь опух. Пожалуйста, Сереженька, помогите мне!

Она пыталась справиться с обидой. «В конце концов, — говорила себе Рита, — он мог быть занят собственными проблемами. По его глазам можно догадаться без особого труда, что его жизнь не так уж и благополучна… Мало ли какая беда приключилась!» И тут же вспоминалось, как они разговаривали — так просто, задушевно, о вещах, на которые оба смотрели одинаково… Музыка, книги… «Как с Сережей, — вспомнила она. — Даже молчание вдвоем напоено пониманием. И зовут его так же. Может быть, это подарок судьбы? Вознаграждение за мои беды?»

А потом в памяти возникла полутемная лестница в подъезде и его удаляющаяся спина.

— Дура ты, Рита Прохорова, — с горечью прошептала Рита. — Когда наконец-то ты повзрослеешь и начнешь смотреть на вещи реально? Любовь — это сказка для девочек-подростков. А если кому-то везет и он на самом деле встречает ее на пути — никто не обещает хорошего конца…

Почти смирившись с этим, Рита даже почувствовала невероятное облегчение — что ж, раз все именно так, ее незадавшаяся судьба не портит гармонии мира…

Раз так — надо смириться. Говорят, когда человек понимает, что смерть неизбежна, он испытывает нечто похожее на счастье. Он освобождается от страхов. Так и она, Рита, освободившись от иллюзий, просто обязана почувствовать себя спокойной и счастливой.

Но душа отказывалась в это поверить.

А что с ней поделаешь?

Звонок телефона. Рита подняла трубку с молниеносной быстротой. Голосом, хриплым от волнения, прошептала:

— Алло…

На другом конце провода молчали.

«Это он!» — стукнуло радостно сердце. Тот человек.

Она снова повторила:

— Алло…

Там все еще молчали.

— Говорите же…

Она терпеливо ждала. Сейчас ее неведомый абонент соединился непостижимым образом с обоими Сережами. Но вот странно, если в случае с ними ей было важно, насколько они понимают ее, здесь было наоборот.

Она чувствовала — или придумывала это, — что она нужна этому неизвестному. И это было дорого ей. То, что там, в ночи, кому-то нужно ее внимание. Ее помощь…

— Алло, я слушаю вас.

Она говорила ласково, нежно — пытаясь хотя бы своим голосом, его тембром помочь «одинокому путнику».

— Ты навеки мо-о-оя…

Голос был гнусавый, отвратительный, и интонация, с которой были произнесены эти безобидные слова, была оскорбительна.

Рита привыкла к таким звонкам и все-таки сжалась, словно откуда-то потянуло холодом, мраком.

— Вы ошиблись номером, — сказала она, пытаясь сдержаться, чтобы не заорать во весь голос: «Ты, придурок, ненормальный урод! Неужели в тебе так много гнусности, что непременно хочется поделиться ею со всеми?»

— Не ошибся, ночная бабочка, — хохотнул неизвестный. — Знаешь, кого называют ночными бабочками? Хочешь встретиться? Я покажу тебе, на что способен мой…

Рита нажала на кнопку.

— Идиот, — прошептала она.

«Вот так, — грустно усмехнулась она, приходя в себя. — Ждешь от жизни пения ангелов — и получаешь отвратительную, бесовскую ухмылку!»

— О черт! — вырвалось у Сергея.

Лоб Ника напоминал раскаленную сковородку. Он определил температуру без градусника, одним прикосновением — за сорок… Аллергическая. Черт…

Глаза Ника были теперь похожи на глаза толстого китайца — все лицо опухло, покраснело, мальчику было трудно дышать.

— Воды, — попросил Ник хриплым голосом. — Ба, дай водички…

— Сейчас, милый…

— Анна Владимировна! Нет!

Он понял, что вышло резко, даже грубо, и осекся.

— Простите меня, — проговорил он. — Но ему нельзя сейчас воды… Это отек Квинки… Аллергическая реакция на какое-то лекарство. Пожалуйста, вызовите «скорую». И позвоните Рите. Где она?