Пытливый взор турчанки был направлен на промежность.

– Тут приказано не брить, а выщипать, – пропела ломаным голосом Хатидже.

– Как это? – тихо спросила Людмила.

– Будет немного больно. Терпи…

Мастерица взяла моток шелковых ниток. Пара ловких движений, и в крупных ладонях Хатидже образовалась хитроумная скрученная петля. Женщина склонилась над пахом Людочки и привычным движением стала выдергивать тоненькие волоски возле промежности и сжатого ануса.[10]

Людочка почувствовала небольшие покалывания. И снова невольно напряглась. Неожиданно она поняла, что сильно хочет помочиться. Турчанка, глядя ей в глаза насупленным взором, отчего-то быстро и без слов вникла в ее состояние. Она встала со скамейки и стала лить воду на сердцевину розовой вульвы. Людочка сама не заметила, как пописала прямо в эту долгую водную струю. Мягкая ткань легла на мокрые складки кожи, большая рука аккуратно промокнула промежность. Хатидже продолжила работу с ниткой.

Пока турчанка дергала волосы вокруг ануса, мысли Людмилы снова уплыли в сторону Анатоля. Она вспомнила его нежные ласки…

Хатидже цокнула языком, черные глаза иноземки грозно посмотрели Людочке прямо в лицо. Турчанка прошептала что-то на своем языке, взяла еще одну тканевую салфетку и снова осушила предательски увлажнившуюся поверхность Людочкиного лона – скользкая влага мешала работе с нитью.

* * *

А что в это время делал Анатоль? Если вы думаете, что граф ждал свою возлюбленную в вестибюле цирюльни или мило беседовал с хозяйкой за чашечкой кофе, то вы сильно ошибаетесь. Колетт за определенную плату предоставляла своим клиентам еще одну, маленькую и довольно пикантную услугу. Прямо позади кабинета, в котором работала турчанка Хатидже, находилась еще одна потайная комната. Здесь тоже стояло кресло. Обычное, довольно удобное, бархатное кресло. И даже столик с кувшином воды для мытья рук и стопкой тканевых салфеток. И чаще всего это кресло использовали особи мужеского пола, особи крайне любопытные и изощренные в своем любопытстве. Бывало и так, что сюда приходили случайные посетители, и за определенную плату, через отверстие в стене, с вмонтированным в драпировку театральным биноклем, произведенном в мастерской Теодора Швабе[11], могли лицезреть весь процесс работы мастера с гениталиями женщин.

К услугам мадам Колетт в основном обращались женщины полусвета: богатые содержанки, многочисленные любовницы, а также дорогие проститутки. Дело в том, что во втором крыле этого здания Колетт держала довольно роскошный и дорогой бордель. А стало быть, умелая Хатидже редко сидела без работы. К ней даже существовала тайная запись. И услуги сей восточной мастерицы ценились очень высоко.

Одну запись вели для дам, а другую… для господ, желающих тайно наблюдать за всем процессом. Дамы, конечно же, не были осведомлены о наличии второй записи. Мужчины, как правило, заходили в эту комнату с черного входа. Возраст местных вуайеристов был различным. Сюда ходили и прыщавые гимназисты, бурно вошедшие в подростковый pubertas, и голодные во всех смыслах студенты, и люди среднего возраста и, конечно, джентльмены совсем преклонных годов, чей дотошный вуайеризм сопровождался пусканием слюней и тряской седых голов. А иногда и сердечными приступами. Редко кто из посетителей не онанировал прямо возле кресла. А после приходила уборщица Груша и с ворчанием вытирала обильные следы плотских излияний, пожертвованных на алтарь второму сыну Иуды, мифическому Онану. Бывало и так, что за время обслуживания одной дамы в кабинете Хатидже, в тайном будуаре менялось по три посетителя. Интересно и то, что в редкие минуты простоя сего алькова разнузданных фантазий и обители амурных грез, возле окуляров морского бинокля любила посиживать и сама Колетт, и еще несколько особей женского пола.

Итак, Анатоль, конечно же, был осведомлен о наличии этой пикантной услуги. И потому, как только за Людочкой закрылась дверь в покои Хатидже, граф уже восседал на кресле и, не отрываясь, смотрел в бинокль. Его ужасно заводило то, как Людочка краснела. Он видел, как от страха заострялись нежные соски, как трепетала ее девственная вульва, как сжимался розовый кружочек ануса, когда вокруг него летала сталь дамасского лезвия или шелковая петля.

Ах, этот розовый анус! Эта сладкая и пленительная звездочка, эта любимица древних фараонов, царей Ассирии, китайских императоров и римских патрициев. Это многажды воспетое святилище порока… Он более всего не давал покоя пресыщенному плотскими утехами Краевскому. Услужливая память подкинула Анатолю воспоминания из далекой юности. Его родной дядя, будучи заправским военным, прошел две войны и вышел в отставку в чине генерала инфантерии. После отставки, маясь от скуки, он решил все свободное время посвятить воспитанию двух своих племянников. Младшему брату Анатолия Александровича на тот момент было всего четыре года, и потому все ретивое внимание дядюшки было обращено на несчастного Анатоля, который до глубины души не любил военных, муштру и вообще все, что связано с военной карьерой.

Настойчивый и педантичный дядя имел на сей счет иные взгляды и определил мальчика в Пажеский корпус. Не смотря на то, что юный Краевский был способен к наукам и учился исправно, его очень раздражала бесконечная муштра, а также внутренние неуставные традиции, заведенные в этом учреждении. Он живо вспомнил ту страшную и греховную ночь, когда «старшие товарищи» лишили его невинности. Он вспомнил боль и стыд… Анатоль крепко спал в казарме, вместе с такими же, как и он новичками. Их разбудил топот десятка сильных юношеских ног. А потом началась безобразная оргия, имеющая тривиальное и гнусное название – игра в «лошадок». Как и других, его бесцеремонно взяли силой. Жаловаться было бесполезно. Старшие поговаривали, что само начальство в курсе этих, по их мнению, невинных детских забав. Надобно сказать, что часть воспитанников данного, закрытого учреждения, не оставляла свои забавы и после окончания Пажеского корпуса. Сии забавы довольно часто перерастали в нежную мужскую дружбу. А бывало и так, что дружба эта длилась долгими годами, лишая её приверженцев всяческого желания создавать семьи с женщинами. Поговаривали, что и в высшем военном и гражданском руководстве довольно таких, мужских пар. И что ежели сам граф Уваров, в свое время, имел молодого любовника, о котором знали в свете, и которого он назначил на должность вице-президента Императорской Академии Наук и на должность ректора Санкт-Петербургского университета, то что тогда говорить об остальных.[12]