— Не совсем Поллок.

Рой смотрит на Фрэнки. Он что, пришел сюда шутки шутить?

— Что это, в самом деле, Поллок или не Поллок?

— И то, и другое, — с достоинством отвечает Саиф. — Но не тот и не другой.

До Роя доходит. Он и раньше сталкивался с подобными аферами.

— А, так это подделка…

— Не совсем так, — Саиф снова скалится в улыбке; ему нравится разыгрывать Роя.

Рою это не нравится.

— Еще две секунды, и меня здесь не будет.

— Постойте, пожалуйста, — говорит Саиф, складывая руки. — Я сейчас все объясню.

Он выдвигает картину на более освещенное место.

— Взгляните на этот угол. На нижний правый угол.

Там, куда он показал, можно различить блеклую подпись. Несколько волнообразных линий и больше ничего, но можно со всей определенностью сказать, что подписал ее совсем не Поллок.

— Так кто же это? — спрашивает Рой.

— Этот человек живет в Амстердаме. Его зовут Филипп Марат. Он самый великолепный фальсификатор работ Джэксона Поллока во всем мире. Работы Поллока вряд ли возможно купить, даже предложив за них астрономические суммы. Ведь только несколько из них мелькают на рынке. Вот поэтому-то и появился Марат.

— Так я и думал, — заявляет Рой. — Это подделка.

Саиф утвердительно кивает головой.

— Но не Поллока. Это подделка Марата.

Рой, заметив улыбку на лице Фрэнки, начинает понимать, зачем подельник привел его сюда.

— Так это подделка подделки.

— Работы Марата пользуются такой популярностью, что он, с одной стороны, требует громадные комиссионные, а с другой, будучи уже достаточно богатым, может позволить себе такую роскошь, как сократить количество выпускаемых на продажу работ. Количество работ Марата, предлагаемых на рынке, утроилось за последний год, однако всего лишь несколько из них созданы Маратом. Вот тут-то мои люди и могут оказаться полезными.

Рой не понял сути дела. Живопись — это, конечно, не его сфера. Только один взгляд на картину снова заставляет его подумать о ковре, лежащем на полу у него в доме. Но ведь некоторым все это нравится. Рой знает людей, которые платили немалые деньги за фотографии покойников, сделанные в моргах и прозекторских. И видел эти фотографии собственными глазами.

— И что, люди платят за это?

— Друг мой, люди платят за это хорошие деньги. Когда я работал через своих европейских дилеров, такие работы продавались намного быстрее всего остального, что я туда доставлял. У меня есть работы многих художников, которые сделаны подобно этой. Много работ. За каждым Поллоком стоит некий Марат и никому не известный человек из Африки. За каждым Ротко[7]стоит какой-нибудь Гардинер и его копиист в Швеции, и так далее. А цены здесь, в Штатах, намного выше, чем в Старом Свете. То, что мне привозят из Турции, можно легко…

— Мы не занимаемся скупкой и сбытом краденого, — снова повторяет Рой. — Я знать ничего не хочу, где…

— Но мы же знаем ребят, — взволнованным голосом прерывает его Фрэнки. — У нас есть кое-кто в городе, Рой. Мы ведь сейчас говорим только о том, что будем действовать посредниками в этом деле, пойми, посредниками. А раз так, мы и потерять-то ничего не сможем.

— Что-что, а потерять-то мы сможем всегда.

Саиф поджимает губы и кивает головой.

— Мне понятна ваша озабоченность. Если искусство вас не интересует, что ж, здесь есть немало людей из моей страны, которые занимаются торговлей запрещенными товарами. Возможно…

— Никаких наркотиков, — обрывает его Рой. — Это мое правило.

Он подходит к картине и трогает руками холст. Слой краски твердый, толстый. Рой с удивлением ощущает поверхностный рельеф картины, удивляется его крепости.

— У вас еще такие есть?

— Сотни, — отвечает Саиф. — И каждую неделю прибывают в еще больших количествах.

Рой отходит на шаг назад, еще раз внимательно смотрит на картину. Он все еще не понимает, в чем именно состоит его интерес, но чувствует, что здесь можно заработать.

— Я не знаток искусства, — говорит он, топчась подле картины и не сводя с нее глаз. — Я даже и не притворяюсь, что знаю, как начать. Я не могу ответить, кто такой Поллок или этот парень… Марат, я не могу с уверенностью сказать, хорошая это подделка или дрянь…

— Уверяю вас, она превосходна…

— …хотелось бы верить вам на слово. Почему? Да потому, что за вас ручается Фрэнки. И потому, что я не знаток искусства. Или подделок под искусство.

— В таком случае я должен поблагодарить вас.

— Но одно я знаю наверняка, а именно то, что все это — большой геморрой. Мошенничество. Рэкет. Не знаю, как вы называете это у себя в стране, но мы здесь занимаемся этим со времен, когда ваши соотечественники еще и коз-то пасти не додумались. Я знаю всех, кто не пожалеет денег на покупку вашего товара, и я встречусь с ними еще до того, как ваши парни всего лишь помыслят об этом.

— На сей счет, мой друг, у меня нет никаких сомнений.

Рой внимательно смотрит на турка. На его одежду, его волосы. На то, как он смотрится на фоне всего, что находится в помещении. Замечает, что все предметы, находящиеся здесь, стоят как бы по отдельности.

— Скажите, вы знаете, что такое гриб-сомбреро?

Саиф улыбается, разводит руками и говорит:

— Просветите меня.

— По-нашему гриб-сомбреро — это большой черный зонт. Совершенно обычная вещь, но и с его помощью можно делать дела: однажды, в прежние времена, один деляга сидел дождливым днем на трибуне ипподрома и принимал левые ставки.

— Левые ставки?

— Незаконные ставки, то есть сделанные не в официальном тотализаторе. Вы можете поставить десять против одного на какую-то лошадь, бегущую в пятом заезде, а этот фрукт ставит на ту же лошадь двадцать к одному. Нашлось немало желающих сделать такие ставки. Они повалили к этому типу на трибуне. Ну так вот, он сидел там под дождем, принимал ставки, и, конечно же, наличными. Как только начались заезды, у него в карманах было уже десять, а может, и все двадцать штук, не говоря уже о том, что втрое больше он поставил под честное слово. Однако ему было наплевать, кто придет первым, поскольку он и не собирался сидеть там до конца.

Как только прозвенел второй удар колокола и лошади понеслись, все взгляды словно приклеились к беговому кругу. Вот тогда-то этот мошенник и раскрыл свой гриб-сомбреро, поднял его над головой и слинял, растворившись в толпе, над которой во множестве поднимались такие же зонты. Все денежки он, конечно же, прихватил с собой. И ни один из тех, кто клюнул на приманку, никогда больше не встречал его.