рынок недвижимости – настоящее болото, в котором нет прозрачности, одна только вязкая муть.

Заробалас знал. Наверняка знал. Он или сам работал в то время в «Вергопуло», или работал кто-то из его знакомых. И сейчас он ей все расскажет.

Эрика увидела бригадира издали – тот стоял у боковых дверей второго корпуса, откуда обсаженная рододендронами асфальтовая дорожка вела к детской площадке с мелким бассейном для малышей, наполненным водой неестественной голубизны.

Внезапно Эрика представила маленькие тельца, скрюченные в предсмертной агонии… детские крики, полные боли и ужаса…

Она настолько чётко увидела эту картину, что даже остановилась. Закрыла глаза, медленно досчитала до десяти, подождала, пока сердце перестанет неистово биться, и только тогда пошла дальше, стараясь не смотреть на бассейн.

– Госпожа Трейси. – Заробалас в своей обычной манере наклонил голову, приветствуя Эрику.

– Нам нужно поговорить! – резко сказала она.

– Что-то случилось?

– Да. – Эрика посмотрела греку в глаза. – Двадцать лет назад.

На секунду лицо Заробаласа исказилось, но он взял себя в руки и сухо осведомился:

– Вы хотите спросить меня о том же, о чем этим утром уже спрашивал господин Трейси?

– Давайте присядем. Я не привыкла разговаривать на бегу.

– Боюсь, рассиживаться некогда. Сегодня моя бригада получает окончательный расчет. Я должен составить акт приемки работ.

– Вы не получите расчет, пока не поговорите со мной.

Заробалас вздохнул с таким видом, словно был вынужден мириться с неизбежным злом.

– Ну, хорошо. Идемте в беседку.

Беседка, оплетенная побегами дикого винограда, осталась еще с тех времен. Ее основательно обновили: покрасили, заменили прогнившие доски, поставили новые скамейки и столик, особым образом выстригли плети, до этого почти полностью заслонявшие вход, и беседка приобрела одновременно уютный и таинственный вид.

Дневной свет почти не проникал внутрь, и несколько секунд глаза Эрики привыкали к темноте. Разглядев скамейку, она села; Заробалас остался стоять. Он загораживал вход своей массивной фигурой. Почувствовав безотчетную тревогу, Эрика тут же перешла в наступление.

– Выкладывайте, что вам известно! – потребовала она.

– Госпожа Трейси, если вы действительно хотите что-то узнать, возьмите другой тон.

– Другого тона вы не заслуживаете! Водите за нос меня и Роберта. Вы солгали ему, заявив, что ничего не знаете. Но я убеждена в обратном.

– Ах вот как? – грек усмехнулся, не скрывая презрения. – Значит, вы убеждены? Значит, это именно ваша проблема, не моя. Почему я должен вам помогать? Неужели только на том основании, что ваш муж платит мне за работу, которую я выполняю вовремя и без нареканий?

Эрика взирала на бригадира с изумлением. Он стоял, скрестив руки на груди, – внешне спокойный, но она ощущала исходившую от него враждебность.

Эрика не находила слов, чтобы заставить Заробаласа играть по ее правилам. Задача, еще недавно казавшаяся ей легкой, внезапно превратилась в практически неосуществимую.

– Аникетос, пожалуйста, помогите мне! – Эрика вскочила. – Я должна знать, иначе сойду с ума… Мне кажется, я уже схожу с ума. Понимаете, это действительно очень важно. Я знаю, что здесь погибли люди. Нет смысла отрицать очевидное. Вы вольны говорить Роберту все, что угодно. Но мне солгать не сможете. Не сможете!

– Почему вы так в этом уверены?

– Потому что вы были здесь в тот день.

– Нет. – Он покачал головой. – Нет, вы ошибаетесь.

– Значит, был кто-то, кто вам рассказал, – гнула своё Эрика.

– Госпожа Трейси, это просто легенда. Страшилка для потехи охочих до сенсаций туристов. Вместо того, чтобы копаться в прошлом, лучше сосредоточьтесь на настоящем. Через неделю здесь будет не протолкнуться от придирчивых толстосумов, и вам понадобится немало сил, чтобы их удовлетворить.

– Вы видели ее?

– Кого? – бригадир, уже собиравшийся выйти из беседки, резко обернулся.

– Девушку в белом платье, с черными волосами.

– О ком вы говорите, госпожа Трейси?

Эрика могла бы поклясться, что в голосе бригадира кроме удивления отчетливо прозвучал страх.

– Она бродит по отелю и парку. Неужели вы ни разу с ней не встречались?

– Нет. А вы?

– Я же говорю, что видела ее несколько раз! – потеряв терпение, воскликнула Эрика.

– Не понимаю, о ком вы говорите, – повторил Заробалас. – На территории отеля я видел только рабочих, вас и вашего мужа. И еще уборщиц. Возможно, эта женщина – одна из них?

Эрика покачала головой.

– А господин Трейси? Он тоже ее видел?

Они стояли неподвижно, глядя друг другу в глаза. Эрика не выдержала первой – отвела взгляд.

– Вы можете идти, кирие Заробалас. – пробормотала она.

Бригадир кивнул и вышел из беседки.

Не стоило говорить ему про девушку, подумала Эрика, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. Она чувствовала, что совершила ошибку. Но сказанного было не вернуть.

Эрика резко села в постели, задыхаясь от ужаса, пытаясь сдержать рвущиеся наружу рыдания. Была глубокая ночь – часы показывали без четверти три. Всё повторялось вновь, в который уже раз: сначала безуспешные попытки заснуть, потом погружение в беспокойное забытье и, наконец, яркий, словно наяву, кошмар, влекущий за собой мучительное пробуждение.

Совсем как в ту первую ночь, когда она слышала плач.

Только теперь Эрика спала одна на широкой кровати. Роберт перебрался в другую комнату.

Их отношения, до недавнего времени безупречные, дали основательную трещину. Причиной была не столько нервотрепка перед официальным открытием, которая не могла не сказаться на и без того вспыльчивом характере Роберта, сколько его упорное, граничащее с тупым упрямством нежелание отнестись всерьез к событиям двадцатилетней давности.

Они теперь почти не разговаривали друг с другом спокойно, только на повышенных тонах. Роберт постоянно огрызался, и Эрика старалась как можно реже общаться с мужем, обращаясь к нему только по служебным вопросам. Они больше не завтракали вместе на террасе. В довершение всего, накануне Роберт перенес свои вещи в номер, смежный с кабинетом. Он объяснил, не глядя Эрике в глаза, что так ему удобнее, поскольку он часто засиживается с документами допоздна и не хочет будить ее полуночными возвращениями. Но Эрика понимала, что это лишь предлог.

Самое неприятное заключалась в том, что она испытала едва ли не облегчение от поступка мужа. Возникшее между ними отчуждение свело на нет любые проявления нежности, а значит, об интимной близости – по крайней мере, в ближайшие дни – не могло быть и речи. Эрике было проще ложиться одной в постель, хотя засыпать стало еще сложней. Раньше она прижималась к широкой спине мужа и постепенно погружалась в дремоту, а теперь подолгу лежала с открытыми глазами, чутко прислушиваясь к окружавшим ее звукам, с покорной обреченностью ожидая повторения кошмара, повторяющегося почти каждую ночь.

Она нащупала выключатель и зажгла прикроватную лампу. Темнота отступила, рассеялась