осколки и воспоминания

– Чего бы я ни отдал, чтобы ты отказалась от своей затеи, Мифа…

– Не надо, не порть настроение.

– Ты собираешься не настроение испортить, ты собираешься сломать две жизни. И свою, и мою. Ещё и брата.

Доро, Доро… о тебе ли будет моё последнее воспоминание? Кокон уже больше чем наполовину окрасился разноцветным сиянием, и мне с трудом удавалось держать глаза открытыми. Казалось, что если позволю побороть свою волю сну, то уже не проснусь. И сил бороться не было… веки почти сомкнулись, когда небо надо мной перечеркнула чёрная трещина – крестом. Края разошлись рваной бумагой и оттуда вырвался ветер – колючий и холодный, обжегший лицо ворохом ледяных крупинок. Там была почти ночь, но было ясно видно, как при свете сильного прожектора, скалистый уступ, под которым стояли четверо. И один из них – Доро – смотрел мне в лицо.

– Мифа… – растерянно прошептал он, и ошеломление сменилось радостью и тревогой одновременно, – Мифа! Не сдавайся, Мифа! Борись! Ты слышишь меня?! Ты можешь, ты должна! Мифа! Я жду тебя, брат ждёт тебя, ты должна бороться! Не сдавайся… прошу тебя!!!

Он шагнул вперёд, протягивая руки, словно собираясь нырнуть в спонтанно открывшийся прокол, но его уже закрывала, заращивала золотистая субстанция, медленно формировавшаяся в золотого змея.

Я вновь осталась одна. Но тупое оцепенение и покорность судьбе спали, словно шоры с глаз. Да, сил не было, но я всё равно буду бороться. Меня там ждут…

Тебе нужны мои воспоминания?! Да чёрт с тобой, забирай! Я всё равно вернусь! Только бы добраться до дороги. Дорога, символ движения, символ жизни – не останавливайся, пока ты жив. Остановка – смерть. И ерунда, что сил встать нет, ерунда, что нити держат крепче цепей. Любое бессилие ерунда – если у человека осталась сила воли.

Стиснув зубы, перевернулась на живот: не могу встать – буду ползти. Воспоминания… мои собственные воспоминания держат, не пускают к дороге, к спасению. Ответ прост – надо их оборвать – пусть сгинут.

– Неет… ты не сможешшшь. С-сзамриии, не ссопротивляйсссяа, ты проигралааа…

– Не дождёшься, – прошептала я, не глядя на золотую колону, извивающуюся рядом, сосредоточенно наматывая нити на предплечье. Жесткие, словно из стекла литые, они поддавались неохотно, острыми гранями рассекая кожу. А казались такими мягкими на вид. Расставаться с воспоминаниями, с памятью – всегда больно, всегда жертва. Пусть так.

С тонким хрустом, с ломким стоном нити лопнули, отпуская, освобождая от оков памяти, я упала лицом в ржавую пыль, чувствуя, как из порезов струится кровь. Переводя дыхание, ощущала тупые удары, словно изнутри головы кто-то стучал деревянным молоточком – за мной пылало дерево, пылала паутина. Местная магия столкнулась с волей человека: ко мне возвращались воспоминания. Теперь… надо ползти…

– Ссзачем? Сзачем ты ссопротивляешшсся?! Не легче ли ссдатьссяя? Это совсем не сстрашшшно – просто усснёшшшь…

Всегда ли мы поступаем так, как легче? Я лишь усмехнулась, промолчав. Понять противника – уже половина победы. И я забыла о хорошем воспитании, сосредоточившись на том, чтобы встать на четвереньки.

До дороги совсем недалеко, даже для человека, с трудом передвигающегося на четвереньках. Золотой Полоз извивался рядом, что-то ещё шептал – свистел, но помешать не пытался. А мне было как-то безразлично его присутствие, не хватало сил на то, что бы ужасаться, благоговеть или боятся. Это роскошь для тех, кто уютно устроился в мягком кресле, просматривая какой-нибудь ужастик.

Вот и кромка дороги, где-то невдалеке закаркало вороньё: спохватились, стервятники? Поздно – я уже на дороге, только в последний миг кто-то выключил свет…

По спине кто-то гладит тяжелой тёплой ладонью, мелкие камешки остро впиваются в щеку… как я умудрилась заснуть? Да ещё и на дороге?..

Руку убрали со спины, и я попыталась сесть – мир завертелся ржаво-голубой каруселью.

Н-да… рука принадлежала старику, сидящему рядом. Хотя стариком его всё-таки называть рано, хоть он и отрастил длинную снежно-белую шевелюру и бороду – лицо слишком молодо, в отличие от глаз. Гадючьих глаз… Почему так убого: в белоснежной тоге, подпоясанной золотым поясом – и вдруг в пыли? Почему не на золотом троне в небесных чертогах? А-а, поняла – у нас демократия. Что, не мытьём, так катаньем? Ну-ну…

– Конец Вечности… – тихо, словно размышляя вслух, произнёс старик. Никаких шипящих-сипящих ноток в произношении и в помине не было.

– Что? – не поняла я, забыв, что не собиралась разговаривать с местным Владыкой.

– Сейчас время Конца Вечности. Тот, кто похитил Её залог, расшатал краеугольный камень мирозданья, инициировал начало распада нашей вселенной… Только, я думаю, всё ещё можно исправить. Нужно просто вернуть Залог на место.

Бред. Беседа глухого со слепым. Слепой, в данном случае, похоже – я.

– Какой залог? Куда вернуть? Зачем? – любопытство, как известно, кошку сгубило, но я ведь не кошка. А если мне удастся узнать причину, почему этот мир так относится к гостям извне, да ещё и вернуться с этим знанием…

– Бессмертное существо. Я думаю, его похитили в вашем мире, или в мире очень близком к вашему. После того, как Залог был утрачен, Миры должны были погрузиться в вечную ночь, все живые и не-живые существа должны были умереть, погрузится в не-бытие. Вместо этого произошло схлопывание, сдвиг, взаимопроникновение – их стягивает к тому Миру, в котором томится в плену Бессмертное создание, что не сможет исполнить ритуал смерти и обновления. И вместе с ним мучается вся вселенная.

Вы – косвенные виновники катастрофы, искалечившие этот мир, в котором даже никогда не существовало столь порочного и несчастного создания, как человек. Единственное, что есть в вас полезного и светлого – это то, что вы называете душой.

– И за это ты сводишь людей с ума?

– Мне нужно исцелить мой Мир, мою вселенную. Что мне до вас, людей, до вашей боли? Душа не знает боли, если очистить память, убрать воспоминания. Душа погружается в структуру ядра Мира – там она будет счастлива, вечно сияющая, в вечном спокойствии… её огонь вольётся в пламя Мирового Духа, и я смогу вытянуть…

– Но если я не хочу?.. – он так спокойно рассуждал о душе, как хирург о ватном тампоне: можно этот выкинуть, там ещё целая упаковка лежит. – Если я не хочу?

– Не хочет твоя самость. Твой опыт, самосознание, разум. Душа – не может не хотеть. Она – лепесток пламени, дыханье ветра, капля дождя. Она – инертна и деятельна, активна в неподвижности, она знает начало и конец. Но она – не может хотеть. Самодостаточность – привилегия и недостаток Бога, присущи и душе. Память, воспоминания, а благодаря им – и привязанности, вот что принижают, удерживают огонь души у земли. От них следует избавляться нещадно, безо всякой жалости…

– Пора… Я должна идти – меня ждут.

Я встала, покачнувшись, когда закружилась голова. Надо было идти – разговаривать с Золотым Полозом, даже в антропоморфном обличье – бесполезно. Всё равно, как объяснять слепому цвет осеннего дождя. Для него он не серый, а мокрый и холодный…