Когда Нора впервые познакомилась с Эмметом Ларком, он показался ей столь же склонным к подобным искажениям истины, как и все остальные. Он появился на лесопилке Густава Фолька в то лето, когда Норе исполнилось шестнадцать; это был стройный, мускулистый, бронзовый от загара молодой человек с несколько странным угловатым лицом и копной выгоревших рыжих волос, светившихся, как пожар. Из имущества у него имелись только шахматы да джутовая котомка со старыми книгами. Эммет брался за любую работу, двигаясь с запада на восток, и собирался стать школьным учителем. Первое, что услышала о нем Нора, это удивленные отзывы, поскольку он, похоже, абсолютно не поддавался на провокации, когда другие пытались высмеять его желание преподавать в школе. А всего лишь неделя работы показала, что Эммету можно доверить и распил бревна на доски, и подсчет бревен по биркам, и все это он делает с такой точностью и педантичностью, о какой в Мортон Хоул ни разу никто не слыхал.

Эммет, естественно, поселился у них в доме; ему отвели на чердаке жалкую каморку, где в летнюю жару можно было заживо изжариться; обычно мать Норы именно там селила всех новичков. Нора, совершая свои поистине сизифовы подъемы вверх по крутой лестнице с тяжелыми кипами выстиранного белья, успела заметить через приоткрытую дверь, что Эммет валяется на животе прямо на полу, тщетно пытаясь хоть немного охладиться, и медленно водит пальцем вверх и вниз по странице какого-то скучного учебника. Впрочем, иногда для разнообразия он расставлял на своей шахматной доске фигуры и сидел, тупо на них уставившись. Норе понадобилось больше месяца, чтобы понять, что набор шахматных фигур у него не полный. Ладьи были заменены кусками кукурузных початков. А что-то странное, похожее больше на потрескавшееся от старости печенье, лежало на той клетке, где должен был находиться белый конь.

– Что это? – осмелилась наконец спросить Нора, сунув голову в дверь.

Эммет поднял странную штуковину и кратко ответил:

– Зуб.

– Ну, это, в общем, понятно, – сказала Нора с достоинством, хотя ровным счетом ничего не понимала. И, краснея от смущения, решила, что этот разговор, пожалуй, стоит продолжить: – А чей зуб-то?

– Бегемота. Его еще «речной лошадью» называют.

– А он какой?

– Довольно большой, насколько я знаю.

Даже в те времена в улыбке Эммета уже сквозила легкая непостижимая печаль. От этой его улыбки Нора почему-то становилась ужасно доверчивой, а потому легко поддавалась на провокации.

– Я думаю, у вас еще будет время понять, что мы здесь вовсе не такие тупицы, как вам кажется, сэр, – сказала она. – Я, например, чисто случайно знаю, что никакой «речной лошади» не существует!

– Боюсь, что это не так, мисс. Она существует. И живет, по-моему, в Замбезии.

Она удалилась, кипя от злости. Замбезия, надо же! И пусть этот самодовольно ухмыляющийся обитатель чердака не думает, что ее легко обмануть, выдумывая всякую чертовщину насчет несуществующих стран и обитающих там животных! Она с удовольствием представила себе, как теперь накажет его: снова станет называть его «мистер Ларк», а возможность непосредственного общения с ним еще больше сократит. Разве что бросит порой «доброе утро» или совсем уж куцее «спасибо», когда ему случится придержать для нее дверь. Это была очень простая, но весьма эффективная стратегия: она продолжала смущать Эммета и путать его планы вплоть до Рождества, когда некий журнальный иллюстратор, тоже проживавший у них в доме, подарил Норе для святочного базара набор стереоскопических открыток, рассчитывая, видимо, произвести должное впечатление на ее отца. Думая, как ей организовать лотерею, Нора перебирала свои «сокровища» и среди подаренных художником картинок наткнулась на изображение лодки, полной горделивых туземцев, мечущих дротики в какое-то усатое чудовище с головой-валуном, которое яростно атакует их лодку, выныривая из взбаламученной воды. Внизу было написано: «ОХОТА НА РЕЧНУЮ ЛОШАДЬ».

Она отыскала Эммета возле дома, он подметал подъездную дорожку.

– Вы когда-нибудь хоть одного видели? – Он удивленно уставился на нее сквозь облачко пара, вылетевшего у него изо рта. – Ну, бегемота?

– Нет, мисс, не видел. – Оказалось, что этот зуб подарил Эммету приятель его отца, много путешествовавший по свету. Нора вытащила из рукава открытку с бегемотом и протянула ему. Он помог ей усесться на перекладину забора, сел рядом, и они вместе стали рассматривать изображение, стараясь, чтобы на него из обеденного зала падал луч света.

Рассмотрев картинку, Эммет присвистнул и сказал:

– Если эта фотография действительно была сделана с такого близкого расстояния от бегемота, то кто-то из тех чернокожих бедолаг наверняка расстался с жизнью, желая заполучить его зуб.

– Ничего себе путешествие – из пасти бегемота на лесопилку в Айове, – только и сказала Нора.

Другие весной развлекались увеселительными поездками и долгими прогулками по вечерам. А Норе и Эммету хватало зуба бегемота. Он постоянно напоминал обоим, как на самом деле мало им известно об этом мире, и они всеми силами стремились сей недостаток исправить. Каждый раз, когда Эммета за чем-то посылали в город, он скупал там – или брал взаймы, или выменивал – все газеты и журналы, какие только мог достать, выискивая на поблекших страницах всевозможные новые сведения, способные пополнить их с Норой общий «бестиарий». Дрожащей рукой он вырезал истории о бирманских диких котах, о невероятных змеях длиной с грузовой вагон, которые были способны своими кольцами сперва раздробить человеку кости, а потом проглотить его целиком. Нора, в свою очередь, копалась в залежах старых газет, которыми местные дамы оклеивали свои кухни, вырывая и вырезая из них картинки с мулами, бредущими по Сахаре и нагруженными так, словно они везут на спине целый церковный купол, или со странными полосатыми волками, наводящими ужас на обитателей островов Тасмании.

Незадолго до того как оба поняли, что влюбились, бродячий цирк привез в Мортон Хоул зебру. Эммет и Нора, стоя на мосту, видели, как повозка с зеброй медленно движется по дороге на противоположном берегу, сливаясь с полосатыми тенями деревьев и словно отмечая начало новой истории.

– Правда ведь, они в жизни никогда не выглядят так же, как на бумаге? – сказала Нора.

Эммет пожал плечами:

– Наверное, и люди тоже так.

В ноябре, когда река начала покрываться льдом, Эммет уехал в Небраску. Нора никогда так не грустила, как в предвкушении его отъезда. Прощание у них вышло какое-то вымученное, и теперь она приготовилась мучительно ждать писем от него. Однако ждать ей не пришлось. Эммет несказанно ее удивил, вечером того же дня появившись в гостиной ее отца, одетый во все самое лучшее, с распахнутым настежь сердцем и с зажатыми в руке полевыми цветочками.

История – в том виде, в каком Эммет впоследствии рассказывал ее их сыновьям, – гласила, что он успел доехать до Фрихолда, когда его точно молнией ударило: а ведь я ее люблю! И он повернул коня обратно. На самом деле, как подозревала Нора, все было несколько иначе: Эммет добрался до Фрихолда, понял, что плохо представляет себе свои дальнейшие планы, и вернулся, чтобы в этом разобраться и получить «подкрепление».