В разгар кризиса сменявшие друг друга финские правительства сделали ставку не на свертывание социальных программ и тотальную приватизацию, а на развитие информационных технологий, которые должны были компенсировать сокращение традиционной промышленности.

В Соединенных Штатах технологический рывок тоже был первоначально профинансирован государством. Предшественник Интернета, как известно, был создан как структура оборонного ведомства США. Даже позднее, когда сеть была рассекречена и открыта для доступа частных лиц, государство поддерживало ее функционирование до тех пор, пока сеть не разрослась настолько, чтобы стать способной к самоподдержанию. Точно так же технологии мобильной связи зародились в военно-промышленном комплексе, а уже потом стали общедоступными. Однако именно здесь мы видим принципиальное отличие между «калифорнийской» и «финской» моделями. В Америке общественный сектор тоже брал на себя основные расходы и риски, связанные с инновациями, но как только новые технологии и структуры становились коммерчески прибыльными, их приватизировали. Плодами успеха пользовался частный капитал. Это и есть основной принцип современного капитализма: риски и расходы социализируются, прибыль приватизируется.

Финское инакомыслие проявилось не в том, что правительство тратило деньги на исследования, а в том, что финское общество упорно не желало передавать в частные руки плоды коллективных усилий. Постепенная приватизация, разумеется, происходила, но масштабы технологической революции в общественном секторе оказались столь впечатляющими, что приватизация, проводившаяся с северной медлительностью, все больше отставала. Именно благодаря этому плоды технологической революции сделались в Финляндии в подлинном смысле слова общедоступными.

К концу 1990-х годов спад в Финляндии был преодолен, долги успешно выплачивались, финская марка снова сделалась надежной валютой, инфляция сократилась до минимального уровня, а темпы роста составили 6 % – выше, чем в США во время последнего «бума».

«Калифорнийская модель» строит сеть как гигантский виртуальный супермаркет. Финская – как огромную библиотеку. В первом случае речь идет о покупке товаров, во втором – о доступе к знаниям, информации и социально-необходимым услугам. Для одних информация – товар, как любой другой. Для других– общее достояние, часть человеческого знания.

В Калифорнии мир поразительных технологий соседствует с грязью, нищетой и уличной преступностью, как в знаменитом фильме «Бегущий по лезвию бритвы». Жители Лос-Анджелеса уверены, что мир будущего, изображенный в этом шедевре киберпанка, не слишком отличается от их настоящего. Конфликт, соперничество, конкуренция подстегивают развитие, но оборачиваются всплесками агрессии и разрушения. Фирмы ведут смертельную борьбу друг с другом, переманивая специалистов. Если на вершине пирамиды оказалась, пусть и ненадолго, «новая экономика» с ее поразительными возможностями, то в основании – полурабский труд миллионов нелегальных эмигрантов.

С некоторых пор успех Финляндии стал уже больше, нежели частным случаем, исключением из общего правила. Финское «инакомыслие» не просто не вписывалось в общий порядок, но и стало выглядеть своеобразным вызовом, альтернативой. Оказывается, не просто можно «идти другим путем», но и добиваться на этом пути успехов. Вопрос в том, как долго может сохраниться островок благополучия на фоне нищеты и безобразия?

Рано или поздно подобные исключения сами станут правилом. Не потому, что мир сделается похожим на разросшуюся до глобальных размеров Финляндию, а потому, что появятся новые, более радикальные альтернативы.

Капитал постоянно шантажирует правительства, грозясь убежать в другие страны. Правительства радостно поддаются шантажу, ибо играют в одну игру с финансовыми и корпоративными элитами. Оправдываясь перед общественным мнением, они скрывают главное: мобильность капитала не безгранична. Можно вывезти деньги, но эти деньги сами по себе рискуют превратиться в бессмысленные столбики цифр на экране компьютеров или горы красивых бумажек. Любое предприятие – это не только счета в банках, здания и машины. Это еще и люди. Коллективы работников, обладающих техническими знаниями, квалификацией, опытом. Эти коллективы формируются годами, и их не увезешь из страны.

Своим упорством политические и корпоративные элиты могут оказать медвежью услугу капитализму. Большинство революций начиналось с общественной потребности в реформах. Но неспособность правящих кругов осуществить назревшие преобразования подталкивала общество к еще большей радикализации. Если действующие элиты не способны сделать необходимое, значит, рано или поздно они сами становятся жертвой перемен. И, наверно, это к лучшему.

Рано или поздно «сетевой социализм» пробьет себе дорогу. Чем более жестким будет сопротивление элит, тем более радикальными станут общественные настроения. Технологическая революция, однако, заставляет радикально переосмыслить традиции коллективизма. Индустриальная эпоха требовала дисциплины, жесткой централизации, в том числе (может быть, даже прежде всего) в сетевых структурах. Новая эпоха позволяет формировать организацию по-иному. Для среды Интернета типично представление о сетях как самоорганизующихся и саморегулирующихся. На практике возможности самоорганизации в любой сети все же не безграничны. Но как бы ограничены они ни были по сравнению с утопическим идеалом, они неизмеримо больше, чем в индустриальную эпоху.

Пролетарский социализм XIX и XX веков был пронизан дисциплиной фабрики. Он просто не мог быть другим. Новая эпоха открывает и новые возможности. Мечты об экономической демократии, увлекавшие социалистов прошлого, могут стать реальностью. Идеи производственного самоуправления, распространившиеся в начале XX века во всех концах Европы от Петрограда до Турина и Ливерпуля, первоначально принимали форму «рабочего контроля», всевозможных «фабричных советов», но неизбежно были обречены на поражение, ибо вступали в противоречие с «дисциплиной фабрики». Практика самоуправления оказалась полна романтических легенд и организационных противоречий. Почему в управление предприятием должны быть вовлечены только рабочие, производители? Как быть с потребителями или с теми, кто просто живет на одной территории с предприятием? Как быть с огромным числом вопросов, технически не связанных с производством, но прямо затрагивающих жизнь множества людей? Как согласовать противоречивые интересы – административно, путем голосования, через рынок или каким-то иным, пока неизвестным способом?

Муниципальные предприятия, кооперативы создают первичную инфраструктуру новой экономики участия. Однако они не могут оставаться изолированными друг от друга и быть предоставлены сами себе. Местный контроль неэффективен, если каждое «место» будет жить отдельно от других. Необходимо сетевое объединение, демократическая координация.

Дискуссия об энергетике будущего является показательным примером того, как вопрос становится нерешимым, если во внимание не принимаются одновременно все разносторонние интересы. Экологически чистая электроэнергия оказывается дорогой, традиционные методы – разрушительными и приводящими к необратимым потерям, экономия энергии не может происходить спонтанно, ибо всякое существенное снижение потребности автоматически понижает и цену, что отменяет стимулы для дальнейшей экономии. К тому же любое решение требует долгосрочных инвестиций, которые имеет смысл делать лишь в том случае, если твердо определена перспектива на будущее (хотя бы на 7—10 лет вперед). Дж. Гелбрэйт в 1960-е годы писал, что долгосрочные инвестиции требуют государственных гарантий, но как показал последующий опыт, власти меняются, а деньги, полученные под такие гарантии, далеко не всегда используются эффективно. Есть, однако, нечто более важное, нежели гарантии государственных чиновников, – демократически принятые коллективные решения. Новая, экологически обоснованная энергетическая политика будет работать лишь в том случае, если в основе ее будет согласованная на разных уровнях, учитывающая разные интересы, скоординированная стратегия. Стратегия, включающая и экономию топлива, и поощрение технологических новаций, и грамотное использование традиционных источников энергии, и программы восстановления ущерба, наносимого природе промышленностью.