Вернемся к дембелю. Утром, как и было запланировано, в пять часов, прозвучала боевая тревога. Все засобирались, пошли к машинам и вскоре уехали, а мы остались. Ощущение было неприятным. Из батальона нас было двадцать дембелей, мы вышли из палатки и увидели, что все дембеля батальона остались, на задание не поехал ни один.

Мы целый день слонялись по части в ожидании своего самолета. Только к вечеру наши ребята вернулись с задания, они потеряли двоих убитыми. Тут и подумалось, что если бы утром уехали, то этими убитыми могли бы быть мы. Тем временем прилетел грузовой Ил-76, двое ребят договорились с летчиками и улетели обратным рейсом в Ташкент. А остальные провели в части еще сутки. К нам приходил прощаться начальник штаба, тогда он надел все свои ордена. Мы сфотографировались на память, у всех были слезы на глазах, ведь мы провоевали с ним почти полтора года.

На дорогу дали денег, кажется, чуть больше пятидесяти рублей. Чеки, что в Афгане мы получали, там и оставляли: когда водочки купить, когда какие-то безделушки. Наконец прилетел и наш самолет. Радость была неописуемой, мы на прощание прокричали товарищам: «Ребята, служите!» — и поспешили к самолету. Тут нас подозвали особисты и придрались к нашим сапогам «гармошкой», заставили сорвать аксельбанты. Несильно расстроившись, мы с одним дипломатом на троих сели на борт.

Приземлились в Ашхабаде, подошли таможенники, начали проверку. Нас заранее предупреждали, чтобы с собой ни оружия, ни наркотиков не везли. Одни ребята везли немного анаши, ее нашли, потом стало известно, что дембеля получили по пять лет тюрьмы.

Наши вещи просмотрели довольно бегло и, не обнаружив ничего запрещенного, пропустили дальше. Но мы все же провезли кое-что некриминальное. Сергей — крестик в спичечном коробке, а я — образок Божьей Матери.

Дембельских альбомов никто не сделал, к тому же на это попросту не было времени, а единственный фотоаппарат был у писаря. Мы вырезали кадры из пленки, вкладывали их в письмо и отправляли домой. В обратных письмах родные присылали по несколько напечатанных фотографий.

Я частенько вспоминаю друзей, ребят своих из батальона. После службы встречался с некоторыми из них. Я два раза ездил в Ташкент к другу Ильясу — в 1988 и 1998 годах. Алексея Мурашова из Калуги видел, с Шачкиным из Людиново тоже виделся. А с Сереем Киреевым видимся регулярно, вспоминаем своих ребят.

В октябре месяце 1979-го я был призван в армию и попал в десантный полк, стоявший в городе Чирчик Туркестанского военного округа, расположенный в 39 километрах от Ташкента. Нам сказали, что присяга будет 25 декабря, но судьба распорядилась по-своему. В ночь на 11 декабря нас подняли по тревоге, построили на плацу, дали по автомату… Тут же принимаем присягу, грузимся в два эшелона и отправляемся в сторону границы с Афганистаном. Разгрузились 13-го числа под Термезом, в районе военного аэродрома Какайды. Две недели там прошли в полном неведении того, что будет дальше. Несмотря на тот факт, что на дворе была зима, там было довольно тепло. Быт был налажен слабо, мы могли по несколько дней не умываться, фляжка воды была на целый день.

Еще в октябре, когда я только прибыл в часть, дембеля встречали нас «веселым» наставлением: «Ребята, вешайтесь!» Как раз в этот период шло переформирование полка в десантно-штурмовую бригаду. И только потом мне стало известно, что наше правительство знало, что в Афганистане назревает переворот, и еще за полгода до моего прибытия наш воздушно-десантный полк подтянули поближе к афганской границе и периодически приводили в полную боевую готовность, которая вскоре отменялась, и наступал примерно недельный отдых. Короче говоря, наша часть несколько месяцев подряд была в режиме ожидания.

До этого я знал, что есть Америка, есть Китай, есть Индия, а про Афганистан, если честно, мало кто из нас что-либо слышал. Утром 27 декабря, только мы зазвенели котелками, подходя к полевой кухне, прозвучал приказ «По машинам!», завтрак отменялся. Мы расселись по своим «бээмдэшкам» и погнали. Едем и ничего не понимаем, по понтонному мосту форсировали Амударью. Тогда мы еще склонялись к мысли, что нас везут на учения. За Амударьей мы увидели очень интересные машины — они были все «расписные», шедшая нам навстречу колонна очень напоминала цирк: водителей не было видно из-за изображений орлов, надписей и эротических картинок, по высоким бортам были прикручены «ларцы» с маленькими китайскими замочками, я не сразу сообразил, что это наши «ГАЗ-51». Капоты и «жабры» с машин были сняты, борта были высотой метра под четыре. Одна машина прошла, вторая, мы все думаем: «Куда едет этот цирк шапито?» Потом нам сказали, что это машины местных колхозов для перевозки хлопка, но впечатление на нас эти «чудища» произвели огромное.

И вот 27 декабря 1979 года в 11 часов 45 минут по московскому времени мы вошли в Афганистан. Витебская дивизия сразу пошла брать дворец Амина, а моя 56-я десантно-штурмовая Чирчикская бригада пошла по заданному ей маршруту. Беспрепятственно углубившись в глубь страны, мы начали подниматься на перевал Саланг. Пули-Хумри, Даши, Хинджан, дальше начался серпантин. Где-то в три часа ночи мы оказались на высоте 3750 на перевале Саланг перед трехкилометровым тоннелем. Несколько часов назад мы изнывали от жары, а здесь вдруг пурга, метель и сплошные облака, скрывающие вершины гор. Мы остановились, слезли с машин, как вдруг услышали по радио: «Голова! Голова! Я — хвост! Нас отрубила афганская колонна! Есть убитые, есть раненые!»

Я, как и многие мои товарищи, воспринимал все происходившее вокруг как игру «Пионерская зорька» или как фильм. То есть я это слышу, но я не верю в реальность событий.

Мы поднимались к перевалу по петлявшему горному серпантину, к которому у одного из поворотов справа примыкала второстепенная дорога. Оказалось, что по этой дорожке шла афганская колонна с несколькими танками, перешедшая на сторону душманов, и эта колонна в один миг отрубила наш «хвост». И тут началась сеча! Много наших ребят там погибло, не успев толком понять, что происходит. Душманы быстро сожгли всю нашу технику в хвосте, у них были танки, а у нас что в конце колонны шло: ремонтная машина, две «бээмдэшки» — все это сгорело в считаные минуты. Был хвост, и нет хвоста!

У Саланга мы простояли почти два месяца и только к 23 февраля сменили место дислокации, спустившись с гор в Кундуз. Там нам дали немного отдохнуть, и снова вперед. Весь год мы участвовали в боях, нас очень сильно трепали, численность бригады к концу года дошла до 50 % от штатной. При такой боеспособности часть может подлежать расформированию, но наша гвардейская Краснознаменная бригада была одной из самых боевых и продолжала выполнять поставленные задачи. Я не говорю, что все 50 недостающих процентов личного состава погибли, вовсе нет: кого-то косила желтуха или брюшной тиф, было немало легкораненых.

Запомнилась гора Гаше, к которой мы прилетели из Файзабада, на этой горе были наши пункт переливания крови и хлебопекарня. А до этого гору ту мы брали, да и не только мы, а чуть ли не вся 40-я армия — почти из всех ее частей там были люди. Был это июль или август 80-го года. В день штурма рано-рано утром эту гору начали «обрабатывать» бомбами наши «миги», потом «вертушки» пошли, потом сорокаствольные (на «Уралах») и тридцатишестиствольные (на «ЗИЛ-131») «Грады» подключились, и наши десантные одиннадцатиствольные на базе «ГАЗ-66» вступили в дело: над головой в направлении горы со свистом летели сотни реактивных снарядов. Эта гора была в радиусе километров в 40, через нее шли караванные пути, но подниматься на нее можно было только пешим ходом. Говорили, что даже англичане в XIX веке так и не смогли взять эту гору.