Просто девчонка из маленького городка…

Бывают моменты, когда меня беспокоит лицо Тофа: я пою всерьез, с вибрато и все такое, пропеваю гитарную партию, а у него на лице такое выражение, которое непосвященному взгляду может показаться выражением крайнего испуга или отвращения, но я-то знаю, что это преклонение. Я понимаю это преклонение. Я заслужил это преклонение. Я великолепный певец.

Мы нашли для Тофа школу — странноватую маленькую частную школу под названием «Круг Черных Сосен», которая предоставила ему почти полную стипендию, хотя мы и сами без особых проблем смогли бы заплатить за обучение. Кое-какие деньги у нас есть — от продажи дома и по страховке, которую отец оформил незадолго до смерти. Обо всем позаботились. Но поскольку мир сильно задолжал нам, у нас есть право бесплатного проезда. Это во многом заслуга Бет, потому что мир задолжал Бет в той же степени, если не больше, чем нам с Тофом, и она прекрасно научилась пользоваться нашей ситуацией, чтобы добывать деньги. Так вышло и с ее обучением на юрфаке — плату благодаря ее (формальному) статусу матери-одиночки ей отменили. Но даже если бы ничего не вышло, Бет все равно чуть не свихнулась бы (а она-таки свихнулась) от радости, что осенью, через несколько месяцев, снова окажется на кампусе, опять погрузится в его мир и позволит ему закружить ее, выметя все прошлогоднее. У нее голова идет кругом, она торчит от восторга, и мы оба прожигаем это лето, потому что мир у нас в долгу. Я ничем особенным не занимаюсь. Мы с Тофом кидаем фрисби и ходим на пляж. Я записался на курсы по росписи мебели и отношусь к этим занятиям очень серьезно. Массу времени я расписываю мебель на заднем дворе и, вкладывая свое двенадцатилетнее художественное образование в роспись мебели, пытаюсь определить, чем стану заниматься — в глобальном, футуристическом смысле, чем конкретно я буду заниматься. Мне кажется, что с мебелью у меня получается неплохо — я покупаю ее на распродажах (в основном это приставные столики), шлифую, а потом рисую лица толстяков, голубых козлов и потерянные носки. Я вынашиваю проект продавать эти столики: найти где-нибудь в городе бутик и продавать их по, скажем, $ 1000 за штуку, и когда я поглощен работой над каким-нибудь столиком, весь «погружаюсь» в него, если можно так выразиться, разрешая специфическую проблему новой цены — не будет ли изображение отрезанной ступни слишком поверхностным, слишком коммерческим? — мне кажется, что я занимаюсь делом благородным, осмысленным, которое, весьма вероятно, принесет мне славу и богатство. В полдень я захожу в дом, снимаю толстые резиновые перчатки, и лишь на веранде, на закате позволяю своему внутреннему свету притухнуть на вечер. Может, в какой-то момент мне и надо будет искать работу, но сейчас — по крайней мере, этим летом — я выдерживаю паузу, чтобы насладиться всем, этим отсутствием чего-либо, отсутствием запарки, возможностью оглядеться вокруг. Тоф ходит в летний лагерь при кампусе Беркли — им руководят университетские спортсмены, — и способности Тофа во всем, начиная от лакросса и футбола и заканчивая бейсболом и фрисби, явственно свидетельствуют, что совсем скоро он станет профессионалом как минимум в трех видах спорта и женится на актрисе. Мы ждем новых стипендий, новых даров, которые смущенно и виновато мир положит к нашим ногам. Мы с Бет по очереди возим Тофа взад и вперед, вниз по холму, а потом снова вверх, мы теряем недели, как пуговицы, как карандаши.

Машины сверкают на поворотах шоссе № 1, они прыгают с утесов, все из стекла и света. Каждая может нас убить. Все могут нас убить. Мне в голову прыгают картины: нас могут столкнуть с обрыва, и мы полетим прямо в океан. Но, блядь, мы с Тофом выкрутимся и здесь — благодаря находчивости, ловкости и самообладанию. Да, да. Если мы столкнемся с другой машиной на 60 милях в час на трассе № 1, мы вовремя выскочим. Да, для нас с Тофом и это не беда. Мы соображаем быстро, это давно известно, да-да. Судите сами: сразу после столкновения, когда наш красный «си-вик» по дуге взмоет к небесам, мы мгновенно составим план — впрочем, нет, план действий уже будет в наших головах, и будет он, этот план, разумеется, простым, до смешного простым: когда машина полетит вниз, мы одновременно распахнем дверцы, а машина будет снижаться, а мы, каждый со своей стороны, откроем дверцы, и потом мы потом мы потом мы на секунду встанем на раму, а машина будет снижаться, а мы схватимся за открытые дверцы или за крышу, и потом, в тот миг, когда машина будет всего футах в тридцати над водой, а до столкновения останутся считаные секунды, мы бросим друг на друга понимающий взгляд — Ты знаешь, что надо делать! — Вас понял! (в действительности мы не скажем этих слов, не понадобится) — и потом мы оба — разумеется, одновременно — оттолкнемся от машины, чтобы только очутиться на приличном расстоянии от нее в момент ее столкновения с водой, — и вот, когда «си-вик» пробьет стеклянную муть водной поверхности, мы сделаем то же самое, но в безукоризненном спортивном стиле: в середине полета изменим траекторию, сначала придадим нужное положение рукам — вытянем их и чуть-чуть сожмем кулаки, расположим тела перпендикулярно к воде и вытянем носки — великолепно! Мы уйдем под воду, опишем лугу и вернемся на поверхность, под солнце, встряхнем головами, так что брызги полетят с наших волос, и поплывем друг к другу, пока машина, пуская пузыри, будет стремительно погружаться в пучину.

Я: Ого! Пахло жареным!

ОН: Не то слово!

Я: Ты есть хочешь?

ОН: Дружище, ты читаешь мои мысли.

Тоф играет в «малой лиге», в команде, которую тренируют двое чернокожих, и они, эти чернокожие, стали Номером 1 и Номером № 2 среди всех знакомых Тофа. Члены его команды (да и тренеры тоже, само собой) носят красную форму и тренируются на поле в обсаженном соснами парке всего в двух кварталах выше нашего дома; вид оттуда еще более захватывающий. Я хожу на их тренировки с книгой, ведь наблюдать за тренировкой детей восьми — десяти лет должно быть скучно, — но оказывается как угодно, только не скучно. Невозможно оторваться. Я отслеживаю каждую деталь, смотрю, как они собираются к тренеру, когда он дает указания, слежу, как они гоняются за мячом, как идут к питьевому фонтанчику. Нет, разумеется, я смотрю не на всех, ни в коем случае, — я смотрю на Тофа, отслеживаю его по перемещениям новой, не по размеру большой войлочной бейсболки, наблюдаю, как он дожидается своей очереди, наблюдаю, как принимает отбитый мяч, разворачивается и перебрасывает мяч тренеру на вторую базу, я наблюдаю только за ним, даже если он просто ждет своей очереди, мне хочется увидеть, разговаривает ли он с другими детьми, идет ли вровень с ними; напряженно смотрю, принимают ли его в компанию, отслеживаю… хотя порой в поле моего зрения попадает кто-то из двух черных ребят, если они делают что-нибудь необычное: есть там две звезды, мальчик и девочка, высокие, подвижные и невероятно талантливые, всем остальным до них далеко; их преимущество настолько велико, что они могут позволить себе лень и расслабленность. Когда идет отработка движений, я дожидаюсь очереди Тофа; и вот наступает его черед принимать подачу или подавать со второй базы, и я готов умереть от напряжения.

Он же мог его взять.

Отлично, отлично, отлично!