– Но она действительно едет! – поддержала меня Нюня. – Может быть, это мираж?

Я вернула на место темные очки и решительно зашагала к предполагаемому миражу.

В разношенных замшевых балетках у меня была такая мягкая походка, что ей позавидовала бы сама королева миражей – Фата-Моргана.

Без шума и пыли я подобралась к подозрительной стене, по мере приближения к ней все более ясно и отчетливо видя волнение на ее белой поверхности. В конце концов, мне стало очевидно, что довольно большой белый квадрат медленно, но верно продвигается в сторону дубовой двери. Он ехал по стене, как окошко по логарифмической линейке, с той разницей, что в данном случае окошко это было не прозрачным. Наоборот, накатив на дверь, белый квадрат закрыл ее так, словно стена вдруг стала цельной.

– Белеет парус одинокий! – продекламировала моя романтичная Нюня.

Я приблизилась вплотную, бесцеремонно заглянула за белый переносной экран и присвистнула.

Нюня не ошиблась, проассоциировав сие видение с парусом: это действительно был квадратный кусок белого полотна, закрепленный на горизонтальной рейке. Рейка же, в свою очередь, крепилась к швабре, образуя прелюбопытный гибрид ширмы, хоругви и белого флага.

– Таня?! Тьфу, напугала меня! – выдохнула прятавшаяся за конструкцией знаменосица.

– Привет! Тебе тоже не спится?

Я одобрительно улыбнулась своей рязанской сестренке и выразительно пощупала полотнище:

– Ты нашла очень необычное применение для простыни!

– Ты меня выдашь! – Катерина втащила меня за свой ширменный флаг. – Стой тут и не дергайся, а лучше подержи палку, мне одной рукой шурудить неудобно.

Я без возражений приняла хоругвь и с интересом посмотрела, что это она делает одной рукой. Оказалось – нечто неожиданное: ковыряется отверткой в дверном замке!

– Давно ль, усталый раб, замыслил я побег? – спросили мы с Нюней, слегка переиначив Пушкина.

– Чего?!

Катя сдула упавший на лоб локон и покосилась на меня с подозрением.

Я упростила вопрос:

– Ты хочешь дать деру из этого райского уголка?

– Удрать? Да нет, зачем? – Катя повернула отвертку и потрясла дверь. – Я просто хочу на море сходить, в бассейнах-то я и дома могу купаться сколько влезет!

– А от моря нас отрезали так же, как от Интернета, да? – сообразила я. – Дверь закрыта, стены высокие… Но ведь не неприступные! Может, проще через стенку перелезть?

В роли взломщика Катерина успеха явно не имела.

– Альпинистка моя! Стенолазка моя! – напела моя Тяпа.

– Через стену я уже пробовала, – призналась Катя. – Дважды! В разных местах.

– И что?

– И то! Всякий раз, откуда ни возьмись, прибегает какой-то черт нерусский и стягивает меня вниз за пятку.

– Интересно…

Я отдала Кате простынный парус, взяла у нее отвертку и тоже попробовала себя в качестве медвежатника.

С тем же успехом.

Замок отозвался издевательским скрежетом.

– А как этот черт узнает о твоих попытках прорыва блокады? Он за тобой следит? – спросила я, смекнув, что простыня на швабре – это вовсе не рукотворный вариант солнечного зонта, а защита от взоров нерусского черта.

А непростая девица эта Катерина Максимова! Изобретательная и предприимчивая. Может быть, и впрямь мы с ней какая-то родня? По Тяпиной линии?

– Не знаю я, как он узнает! – Катерина злобно пнула неотзывчивую дверь ногой. – Как из-под земли вырастает, зараза! Видно, где-то прячется и наблюдает.

– Вряд ли тут найдется точка, с которой можно увидеть всю территорию сразу, – возразила я, потому как сама битый час безрезультатно искала эту самую точку в надежде углядеть с нее антенну. – Погоди-ка… – Я шлепнула себя по лбу: – Камеры наблюдения!

– Ну да, я так и подумала: черт сидит где-то в домике и смотрит на экран, – кивнула Катя. – Я ведь почему за простынкой спряталась? Может, эта камера не такая зоркая, как человеческий глаз, и на расстоянии не покажет разницу между стеной и тряпкой. Тогда, может статься, на этот раз не заметит меня шустрый черт!

– Надо, чтобы заметил, – немного подумав, решила я.

Камеры в моем представлении естественно дополнялись мониторами и компьютерами.

Вполне возможно, что там, где прячется Катин черт, есть все то, чего мне так сильно не хватает: спутниковое телевидение и Интернет!

– Катька, давай объединим усилия, и ты поможешь мне, а я помогу тебе! – предложила я. – Обещаю, позже мы непременно прорвемся к морю, но сначала узнаем, где логово сторожевого черта!

– Давай. А как мы это узнаем?

Она не колебалась ни секунды!

– Наш человек! – уважительно сказала моя Тяпа.

Определенно, Катерина Максимова из Рязани и Татьяна Иванова из Краснодара были сестрами – если не по крови, то уж точно – по разуму.

– Педи му, – что по-гречески означает «дитя мое», с утра сказала Косте мама. – Педи му, у меня очень дурное предчувствие!

– Ай, мана! Налей мне лучше еще кофе! – отмахнулся от встревоженной родительницы взрослый сын.

Тридцатисемилетний Коста нисколько не расстроился из-за обращения «мое дитя», ибо чадолюбивые греки называют так своих отпрысков вплоть до глубокой старости последних. А вот мамины дурные предчувствия его угнетали. Как нормальный грек, Коста предпочитал сложным переживаниям простые радости.

Заканчивая завтрак, он выпил вторую чашку кофе и поспешил самостоятельно ее вымыть, чтобы озабоченная мама не принялась разглядывать разводы гущи на дне. Разговоров о предчувствиях, да еще дурных, Косте ничуть не хотелось.

Он предвкушал приятный долгий день в прохладной затемненной комнате. Удобно расположившись в кресле у монитора, он будет с детским интересом рассматривать картинки в шестнадцати окошках, время от времени увеличивая то или иное изображение, чтобы изучить его получше.

Обычно самые интересные картинки приходили с камеры у бассейна, но иногда также радовали его балконы и террасы, куда сонные девицы, бывало, выскакивали нагишом. А не далее как вчера Косту неожиданно побаловала камера, направленная на глухую ограду. Обычно там вовсе не на что было посмотреть, но чудеса случаются и на пустом месте. Одна из девушек потеряла сережку, а потом долго искала ее, следуя вдоль стены в глубоком поклоне и настойчиво демонстрируя камере свою плавно покачивавшуюся пятую точку в микроскопических стрингах.

Нормальные греки – не трудоголики, и прежде Коста воспринимал необходимость регулярно работать как разновидность божьей кары. К тому же раньше, когда в имении не было девушек, сидеть за монитором было откровенно скучно. Теперь – совсем другое дело!

Теперь Коста свою работу почти любил.