— Скажите, падре, а если вместо «дворца памяти» мы используем «церковь памяти»? Можем ли мы, например, скрыть имя человека в здании церкви, сложенном из камня и кирпича?

— Вижу, вы очень проницательны, брат Августин. — Приор подмигнул мне не без ехидства. — И практичны. Римляне и египтяне в отличие от греков вместо воображаемых дворцов пользовались реальными зданиями. Если входящему в здание известен точный «код памяти», он может бродить по залам, получая ценную информацию.

— А как насчет церкви? — настаивал я.

— Это возможно и в церкви, — согласился он. — Но позвольте вам кое-что сообщить, прежде чем я объясню вам, как действует подобный механизм. Как я вам уже говорил, последние годы отцы-доминиканцы Равенны, Флоренции, Базилии, Милана и Фрибурга трудятся над системой запоминания, основанной на образах и архитектурных конструкциях, специально для этой цели подготовленных.

— Подготовленных?

— Да. Приспособленных, тщательно отделанных и украшенных декоративными деталями, которые неискушенному глазу могут показаться излишними, но являются основополагающими для посвященных в их секреты. Я поясню на примере, падре Августин.

Приор извлек из-под сутаны сложенный вдвое листок белой бумаги размером с ладонь и тщательно разгладил его на столике для пожертвований. В левом углу я увидел сургучную печать. На листке была изображена женская фигура. Она была окружена птицами, ее левая нога покоилась на лестнице, а на груди висели странные предметы. Еe имя, написанное на латыни, располагалось под рисунком. «Синьора Грамматика», а речь шла именно о ней, с отсутствующим выражением смотрела вдаль.

— Мы только что закончили одно из изображений, которые в дальнейшем будут служить для запоминания различных понятий грамматики. Вот оно. — Он указал на лежащий на столе удивительный рисунок. — Хотите знать, как это будет происходить?

Я кивнул.

— Хорошенько сосредоточьтесь, — ободряющим тоном произнес приор. — Спроси нас сейчас кто-нибудь об основах грамматики, с помощью этого эстампа мы сможем дать безошибочный ответ.

— Неужели?

Приору понравилась моя недоверчивость.

— Наш ответ будет очень прост — praedicatio, applicatio и continentia. А знаете почему? Все это я «прочитал» на этом рисунке.

Приор склонился над листком и принялся наносить на него воображаемые круги, указывая на различные элементы изображения.

— Взгляните: praedicatio изображает птица в правой руке. По-латыни эта птица, сорока, называется pica, то есть слово начинается на букву Р. Кроме этого, ее клюв имеет форму той же буквы. Это самая важная деталь рисунка, поэтому она отражена дважды. Не говоря уже о том, что это отличительный знак нашего ордена. В конце концов, мы ведь проповедники[27]не так ли?

Я обратил внимание на изящный флажок, который «синьора Грамматика» держала в руке. Его полотнище было обернуто вокруг древка и образовывало букву Р, о которой говорил Банделло.

— Следующий атрибут, — продолжал он, — applicatio, представлен орлом, aquila, сидящим у Грамматики на руке. Aquila и applicatio начинаются с буквы А, поэтому их взаимосвязь сразу заметит любой посвященный в ars mnuoriae[28]. Что касается слова continentia — оно написано на груди женщины. Взгляните: дуга, диск, плуг, молот. Присмотритесь, вы увидите в них буквы и сразу прочтете: C-O-N-T... Continentia!

Я был потрясен. С виду бесхитростный рисунок, а кто-то умудрился зашифровать в нем всю теорию грамматики. Вдруг меня осенило: подобные недоступные пониманию невежд оккультные послания могли находиться на фронтисписах сотен книг, печатающихся в Риме, Венеции или Турине. Нас никогда не учили ничему подобному и Канцелярии ключей.

— А все эти предметы, свисающие с птиц или, наоборот, их поддерживающие? Они тоже имеют какое-то значение? — Я никак не мог опомниться после столь неожиданного откровения.

— Мой дорогой брат! Все, абсолютно все имеет значение. В наше время, когда всем синьорам, кардиналам или принцам есть что скрывать от остальных, они хранят свои тайны в произведениях искусства, документах, летописях...

Приор умолк и загадочно улыбнулся. Я решил этим воспользоваться.

— А вы сами? — прошептал я. — Вы тоже что-то скрываете?

Банделло продолжал на меня смотреть все с тем же ироничным выражением. Он провел рукой по выбритой макушке, рассеянно поправляя волосы.

— Вообще-то, у приора тоже имеются тайны.

— И он скрыл их в уже построенной церкви? — не унимался я.

— О! Это было бы очень легко! — воскликнул он. — Сначала я все пересчитал бы: колонны, стены, окна, колокола...

Число — это самое важное! Затем, приведя всю церковь к числовому выражению, я бы подыскал соответствующие буквы или слова. Я сопоставил бы как количество букв в этих словах, так и числовое значение самих слов.

— Но ведь это гематрия, падре! Тайная наука иудеев!

— Это действительно гематрия. Но эта наука вовсе не заслуживает того презрения, которое так откровенно прозвучало в вашем голосе. Иисус был иудеем и изучал гематрию в храме. А как еще мы узнали бы, что Авраам и Милосердие — это нумерологические близнецы? Или что словосочетания лестница Иакова и гора Синай на иврите дают сумму сто тридцать, из чего мы заключаем, что и та и другая самим Господом предназначены для восхождения на небеса?

— Вы хотите сказать, — перебил его я, — что, если бы вам было необходимо скрыть свое имя, Виченцо, в церкви Санта Мария, вы бы избрали какую-либо архитектурную деталь этого храма, дающую в сумме число семь, по числу букв вашего имени?

— Именно!

— Например... семь окон? Семь круглых окон?

— Это был бы неплохой вариант. Но я увековечил бы себя в одной из фресок, украшающих церковь. Это позволило бы передать больше нюансов, чем ряд окон. Чем больше элементов удается поместить на некотором участке пространства, тем большую гибкость обретает искусство запоминания. Да и, честно говоря, фасад Санта Мария несколько простоват для подобной цели.

— Вы в самом деле так считаете?

— Это так и есть. Кроме того, число семь подлежит множеству интерпретаций. Это поистине священное число. Оно постоянно упоминается в Библии. Мне не пришло бы в голову использовать такое неоднозначное число, чтобы скрыть мое имя.

Похоже было, что Банделло говорил искренне.

— Давайте условимся, — неожиданно для меня произнеc он. — Я доверю вам загадку, над которой сейчас трудится наша община, а вы меня посвятите в вашу. Уверен, мы сможем быть полезны друг другу.