Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Блядь! — снова выпалил Фриман.
— Так что я включил знак «Пристегните ремни», — продолжал пилот. — Извините, ребята, мы вернёмся в спокойную атмосферу…
Самолёт принялся подниматься и опускаться в серии резких рывков, как камешек, прыгающий по поверхности воды.
— …совсем скоро, так что держитесь.
Самолёт провалился, затем снова взмыл вверх. Ручная кладь, кувыркаясь, то взлетала, то падала. Глаза Диксона были крепко зажмурены. Его сердце теперь билось так быстро, что он почти не мог различить ударов. Во рту стало кисло от адреналина. Он почувствовал, как в его ладонь скользнула чья-то рука, и открыл глаза. На Диксона смотрела Мэри Уорт, с бледным как полотно лицом. Её глаза стали огромными.
— Мы умрём, мистер Диксон?
Да, подумал он. На этот раз мы умрём.
— Нет, — ответил он. — С нами всё будет в полном пор…
Самолёт, казалось, врезался в кирпичную стену, швырнув их вперёд поперёк ремней безопасности, а затем накренился влево: тридцать градусов, сорок, пятьдесят. Когда Диксон уже был уверен, что самолёт перевернётся, он вдруг выровнялся. Диксон услышал крики пассажиров. Где-то плакал ребёнок. Закричал мужчина: «Всё хорошо Джули, всё хорошо!»
Диксон снова закрыл глаза и позволил страху полностью завладеть им. Это был настоящий ужас, но единственный способ уцелеть.
Он увидел всё с самого начала, но в этот раз без остановок, до самого конца. Он увидел, как большой самолёт теряет своё место в термодинамическом таинстве, поддерживающем его в воздухе. Он увидел, как нос быстро задирается, затем замедляется, клонится вниз, как тележка на американских горках, заходящая на первый спуск. Он увидел, как самолёт начинает своё последнее погружение, непристёгнутых пассажиров, которые теперь прилипли к потолку, жёлтые кислородные маски, исполняющие в воздухе последнюю безумную тарантеллу. Он увидел плачущего ребёнка, пролетевшего мимо и исчезнувшего где-то в бизнес-классе. Он увидел удар самолёта о землю, носовую часть и салон первого класса превращающиеся в стальной букет, расцветающий в салон эконом-класса проводами, кусками пластика и оторванными конечностями и всё это в огненном вихре, в котором Диксон делает свой последний вздох и его лёгкие сгорают, как бумажные пакеты.
Всё это пролетело за считанные секунды — возможно тридцать, не больше сорока — и было настолько реальным, будто случилось на самом деле. Затем, после ещё одного неожиданного прыжка, самолёт выровнялся, и Диксон открыл глаза. Мэри Уорт смотрела на него со слезами.
— Я думала, мы умрём, — сказала она. — Я знала, что мы умрём. Я видела это.
Я тоже, подумал Диксон.
— Ерунда! — Хотя его голос звучал бодро, Фриман явно выглядел чуть живым. — Эти самолёты, из-за своей конструкции, могут влететь прямо в ураган. Они…
Его прервал рвотный позыв. Фриман достал из кармана на спинке сиденья пакетик, открыл и поднёс ко рту. Послышался звук, который напоминал Диксону маленькую, но эффективную кофемолку. Звук прервался, затем продолжился.
Раздался очередной «дин-дон».
— Извините за это, ребята, — сказал капитан Стюарт. Он по-прежнему был спокоен, как удав. — Время от времени такое случается — небольшое погодное явление, которое мы называем турбулентностью ясного неба. Хорошая новость в том, что я сообщил о ней, и все остальные самолёты будут направлены в обход этой проблемной зоны. А самая хорошая новость заключается в том, что мы приземлимся через сорок минут, и я гарантирую вам спокойный полёт до самого пункта назначения.
Мэри Уорт нервно рассмеялась.
— То же самое он говорил в прошлый раз.
Фрэнк Фриман сгибал верхний край пакетика для рвоты, делая это умелыми движениями опытного человека.
— Чтобы вы знали, это не из-за страха — меня просто укачало. Меня подташнивает даже на заднем сиденье машины.
— Обратно в Бостон я поеду на поезде, — сказал Мэри Уорт. — Спасибо, но больше я этого не переживу.
Диксон наблюдал за стюардессами, которые сначала убедились, что с непристёгнутыми пассажирами всё в порядке, а затем убрали с прохода разбросанный багаж. По всему салону послышались болтовня и нервный смех. Диксон наблюдал и слушал, его сердцебиение приходило в норму. Он устал. Он всегда чувствовал себя уставшим после спасения самолёта, набитого пассажирами.
Остаток полёта прошёл в штатном режиме, как и обещал капитан.
5
Мэри Уорт поспешила за своим багажом, который должен был прибыть на транспортёр № 2 внизу. Диксон, с одной лишь маленькой сумкой, пошёл выпить в бар «Дьюарс Клабхаус». Он пригласил Мистера Бизнесмена составить ему компанию, но Фриман покачал головой.
— Свою норму по завтрашнему похмелью я выблевал где-то над границей Южной Каролины и Джорджии, поэтому пока что попридержу коней. Удачи вам с вашими делами в Сарасоте, мистер Диксон.
Диксон, чьи дела, собственно говоря, были закончены над той же границей Южной Каролины и Джорджии, кивнул и поблагодарил Фримена. Когда он допивал свой виски с содовой, пришло текстовое сообщение от куратора. Всего два слова: «Хорошая работа».
Диксон спустился по эскалатору. Внизу стоял мужчина в тёмном костюме и шофёрской фуражке, держа табличку с его именем.
— Это я, — сказал Диксон. — Где мне забронировали номер?
— В отеле «Ритц-Карлтон», — ответил шофёр. — Отличное место.
Ну, разумеется. И там наверняка Диксона ждал великолепный номер-люкс, возможно, с видом на залив. В гараже дожидался арендованный автомобиль на случай, если ему вздумается посетить близлежащий пляж или какие-нибудь местные достопримечательности. А в номере лежал конверт со списком различных женских услуг, которыми этим вечером Диксон не собирался пользоваться. Всё, чего он хотел сегодня вечером, — это поспать.
Когда они с шофёром вышли на улицу, Диксон увидел Мэри Уорт, стоявшую в одиночестве и выглядевшую слегка несчастной. По обе стороны от неё стояли чемоданы (клетчатые и, естественно, из одной серии). В руке она держала телефон.
— Мисс Уорт, — позвал её Диксон.
Она подняла глаза и улыбнулась.
— Привет, мистер Диксон. Мы всё-таки пережили это, согласны?
— Согласен. Вас кто-нибудь встречает? Кто-то из ваших подружек?
— Должна была приехать миссис Йегер, Клодетт Йегер, но её машина не заводится. Я как раз собиралась вызвать «Убер».
Диксон вспомнил её слова, когда турбулентность — сорок секунд, показавшиеся четырьмя месяцами, — наконец стихла: я знала, что мы умрём. Я видела это.
— Не