В результате я сделал глупость и последовал совету Стивена – проявил пассивность. Этот способ всегда самый легкий и ведет к самым серьезным проблемам. Через десять минут я передумал, но уже было поздно. «Крокодил» ушел далеко и не мог заметить нашего сигнала. Решение я изменил после разговора с Хансом.

– Я думаю, что баас совершил ошибку, – начал Ханс осторожно, как всегда. – Он забыл, что эти желтые дьяволы в белом платье могут вернуться и отомстить нам. Если бы английский корабль разрушил их поселение вместе с невольничьими хижинами, они ушли бы в другое место. Впрочем, – прибавил он, взглянув на избитого Хасана, – их предводитель у нас в руках. Давайте его повесим. Если баас желает, я могу это сделать. Я здорово умею вешать людей. В молодости я помогал кейптаунскому палачу.

– Убирайся вон! – рявкнул я, хотя понимал, что Ханс прав.

Под конвоем пяти или шести арабов с ружьями явились двадцать носильщиков. Мы отправились посмотреть на них, взяв с собой Хасана и охотников. Это была толпа исхудалых запуганных людей, принадлежавших, судя по их внешнему виду и прическам, к разным племенам. Передав их нам, конвоиры (вернее, один из них) вступили в оживленный разговор с Хасаном. О чем они говорили, я не знаю: Сэма с нами не было. Тем не менее я догадался, что обсуждается план освобождения Хасана. Впрочем, в итоге от плана они отказались, и арабы поспешили прочь. Один из них, явно самый смелый, обернулся и выстрелил. Пуля просвистела мимо в нескольких ярдах от меня, так как стреляют арабы отвратительно. Я был весьма рассержен и решил не оставлять покушение безнаказанным. При мне было маленькое ружье Интомби, то самое, из которого, как напомнил мне Ханс, я много лет тому назад стрелял по грифам в краале Дингаана. Конечно, я мог бы убить араба, но мне не хотелось делать этого. Если бы я пальнул ему в ногу, нам пришлось бы либо ухаживать за ним, либо оставить его умирать. Поэтому я прицелился в правую руку. Убегающий араб вскинул ее, а я шагов с пятидесяти прострелил ему плечо.

– Этот низкий человек больше не возьмет в руки ружья, – объявил я зулусам.

– Хорошо, Макумазан, очень хорошо! – сказал Мавово. – Но почему ты не целился в голову, раз так здорово стреляешь? Эта пуля наполовину пропала.

После этого я вступил в переговоры с носильщиками. Бедняги думали, что они проданы новому хозяину. Поясню, что предназначались они не для продажи, а для работы в садах Хасана. Двое из них принадлежали к племени мазиту, родственному зулусам, хотя и отделившемуся от них много лет назад. Они говорили на наречии, которое я с грехом пополам понимал. Основу его составлял зулусский язык, смешанный с диалектами других племен, женщин которых мазиту брали себе в жены.

Один из носильщиков настолько хорошо говорил по-арабски, что Сэм мог с ним объясняться. Я спросил мазиту, знают ли они дорогу в их страну. Они ответили утвердительно, однако, по их словам, эти земли лежали очень далеко отсюда – в целом месяце пути. Я пообещал свободу и щедрую плату проводникам, коли таковые найдутся, а кроме того, поклялся отпустить и всех добросовестных носильщиков, когда в них не будет надобности. Услышав это, бедняги печально заулыбались, и кое-кто покосился на Хасана бен Магомета. Тот сидел на ящике под охраной Мавово и метал на нас свирепые взгляды.

«Разве стать нам свободными, пока жив этот человек?» – вопрошали глаза несчастных. Будто стремясь укрепить их сомнение, Хасан, понявший смысл моих слов, осведомился, по какому праву мы сулим свободу его рабам.

– Вот что дает мне такое право, – ответил я, указав на английский флаг, который Стивен все еще держал в руках. – Помимо того, мы заплатим тебе, когда вернемся обратно, соответственно тому, как они нам послужат.

– Да, – пробормотал он, – ты заплатишь мне, англичанин, когда вернешься или даже раньше!

Мы смогли выступить не раньше трех часов пополудни. Забот набралось столько, что разумнее было бы дождаться утра. Но нам не хотелось проводить в этом месте еще одну ночь. Каждый носильщик получил по накидке – бедняг, совершенно лишенных одежды, наши дары сильно обрадовали. Багаж еще в Дурбане разложили по ящикам, и каждый весил столько, сколько мог унести один человек. Нам очень пригодились и животные – на четырех ослов навьючили по сто фунтов груза в непромокаемых кожаных мешках вместе с тыквенными бутылями и циновками, которые раздобыл Ханс. Вероятно, он украл циновки в брошенной деревне, но мы в них нуждались, и я, скажу честно, промолчал. Мы взяли шесть или восемь коз, бродивших неподалеку, чтобы не голодать, пока не найдем дичь. За них я хотел заплатить Хасану, но когда вручил ему деньги, он в ярости швырнул их на землю. Я поднял их и с чистой совестью спрятал обратно в карман.

Наконец все было более или менее готово, и возник вопрос, что делать с Хасаном. Зулусы, равно как и Ханс, хотели убить его, что Сэм объяснил ему на превосходном арабском. Тогда этот жестокий человек раскрыл свою трусливую сущность – бросился на колени, плакал и взывал к нам во имя милостивого Аллаха, который, как уверял Хасан, на деле неотличим от Бога христиан. Это продолжалось до тех пор, пока уставший от чужой истерики Мавово не пригрозил Хасану дубинкой, после чего тот замолчал. Добродушный Стивен настаивал на том, чтобы отпустить Хасана, – такой вариант имел свои плюсы, ведь тогда мы, по крайней мере, избавились бы от его неприятного общества. Однако я поразмыслил и решил, что разумнее держать его в заложниках хоть пару дней, на случай если арабы последуют за нами и нападут на нас. Сперва Хасан упирался, но один из охотников показал ему ассегай, который стал неопровержимым доводом.

Наконец мы тронулись в путь. Впереди шел я с двумя проводниками, следом носильщики, за ними половина охотников, затем четыре осла под присмотром Ханса и Сэма, Хасан и остальные охотники, за исключением Мавово, замыкавшего процессию вместе со Стивеном. Разумеется, мы зарядили ружья и приготовились к любой случайности. Дорога, которую указали наши проводники, тянулась по берегу, а через несколько сотен ярдов сворачивала к деревне, где жил Хасан: старым миссионерским домом он, по-видимому, не пользовался. Когда огибали невысокую, высотой футов десять, скалу над глубоким каналом, ярдов пятьдесят шириной, отделявшим материк от острова, с которого невольников перевозили на «Марию», ослы заупрямились. Один сбросил поклажу, другой начал брыкаться с явным намерением кинуться в воду вместе с добром. Охотники из арьергарда бросились к нему, чтобы удержать. Вдруг раздался плеск.

«Осел свалился в канал!» – подумал я, но ошибся. Это Хасан воспользовался нашим замешательством и, будучи превосходным пловцом, прыгнул в воду. Ярдах в двадцати от берега он вынырнул, потом снова нырнул, направляясь к острову. Я, даже не целясь, мог бы попасть из ружья ему в голову, но как палить по человеку, спасающему свою жизнь, словно по гиппопотаму или по крокодилу?.. Более того, дерзкая выходка мне понравилась. Поэтому я не стал стрелять и удержал от этого других.

Когда наш бывший хозяин подплыл к острову, со скалистого берега спустились арабы, чтобы помочь беглецу выйти из воды. Либо они не покидали остров, либо снова заняли его, едва «Крокодил» скрылся из виду со своим трофеем. Чтобы снова захватить Хасана в плен, следовало организовать новую атаку на гарнизон острова, что было нам не по силам. Поэтому я приказал идти дальше. С ослами мои люди уже справились и мой приказ исполнили сразу.