До 1958 г. Гвадар принадлежал Оману, а затем этот западный угол Макранского побережья уступили новосозданному государству Пакистан. В 1960-е, во время военной диктатуры Аюб-хана, Гвадар завладел воображением пакистанских государственных деятелей. Они рассматривали порт как военно-воздушный и военно-морской оплот, способный заменить Карачи. Также, вместе с Пасни и Ормарой, он вошел бы в состав целой вереницы баз, расположенных вдоль Аравийского моря и способных сделать Пакистан великой океанской державой в масштабах и субконтинента, и всего Ближнего Востока. Исключительно выгодное стратегическое положение Гвадара помогло бы Пакистану преодолеть собственную искусственную географию – по сути, дать целой стране другую судьбу. Но пакистанское государство было юным, бедным, неустойчивым. Инфраструктуры и государственные учреждения оставались еще слабыми. Так что расширения и развития Гвадару еще предстояло дожидаться.

В 1990-е гг. последовательно сменявшие друг друга демократические пакистанские правительства пытались совладать с возраставшим общественным и экономическим брожением внутри страны. Дело ухудшалось еще и тем, что росло население городских трущоб, а пресной воды становилось все меньше. В Карачи и других городах начался разгул насилия. Как ни поглощена была пакистанская политическая элита внутренними делами, проблемы Афганистана и связанные с ними вопросы о путях доставки нефти и газа оставались насущными и животрепещущими. Безвластие, воцарившееся в Афганистане сразу после вывода советских войск, не позволяло Пакистану прокладывать дороги и трубопроводы к новосозданным нефтяным государствам Средней Азии. Наличие таких путей сообщения дало бы Исламабаду возможность расширить и упрочить мусульманский тыл, чтобы изолировать и сдерживать Индию. Конечным распределительным пунктом в подобной сети энергетических поставок стал бы Гвадар. Правительство премьер-министра Беназир Бхутто было столь озабочено обузданием афганского хаоса, что министр внутренних дел, отставной генерал Насрулла Бабар, рассматривал образовавшийся незадолго до того Талибан как ключ к решению пакистанских проблем. Правительство Бхутто снабжало Талибан деньгами, оружием, автомобилями, топливом, наполовину бесплатным продовольствием и добровольцами – выходцами из пакистанских медресе. Все это, вместе взятое, облегчило кабульским экстремистам захват власти в 1996 г. Конечно, Талибан обеспечил стране известную устойчивость и покой, но это был могильный покой – как с ужасом обнаружили Unocal (ныне не существующая калифорнийская нефтяная компания) и другие компании, намеревавшиеся протянуть через Афганистан трубопроводы от Каспийского моря и туркменских газовых месторождений близ Девлетабада в пакистанские гавани, дававшие выход к Индийскому океану.

Затем, в октябре 1999-го, генерал Первез Мушарраф пришел к власти в результате бескровного государственного переворота, который ускорили долгие годы вопиюще бездарного гражданского правления. В 2000-м он предложил китайцам подумать о том, чтобы финансировать строительство глубоководного порта в Гвадаре. Несколькими неделями позднее всемирно известного террористического акта, совершенного 11 сентября, китайцы дали согласие. Без особого шума и похвальбы Гвадар сделался примером того, как начал меняться весь мир после ударов по Всемирному торговому центру. Изменения значительно отличались от тех, что желали бы видеть американцы и администрация президента Джорджа Буша-младшего. Китайцы истратили на портовое развитие 200 млн долларов. Первую стадию строительства завершили согласно графику, в 2006-м. А в 2007 г. подписали договор с ПСП (Правлением Сингапурского порта): ПСП будет заведовать Портом Гвадар в течение 40 лет. Гвадар наконец-то переходил из области мечтаний в действительность XXI в.

Вообразите себе шумный глубоководный порт, имеющий ремонтные доки и заправочные станции. Порт расположен на крайней юго-западной оконечности Пакистана и является скорее частью Среднего Востока, чем Индийского полуострова. К порту ведут магистральное шоссе, нефте– и газопроводы, тянущиеся на север, через весь Пакистан – и при этом прорезающие некоторые из высочайших в мире гор Каракорум. Шоссе и трубопроводы уводят в Китай, оттуда новые дороги и трубопроводы снабжают потребительскими товарами и нефтепродуктами увеселительные заведения, где развлекается зажиточный китайский обыватель, – заведения, работающие дальше к востоку [3]. Те же трубопроводы можно использовать, снабжая и развивая беспокойный, населенный мусульманами дальний китайский запад. Поистине порт Гвадар словно создан для того, чтобы сплачивать стратегические интересы Пакистана и Китая [4]. Тем временем другое ответвление магистральной сети энергетических поставок пошло бы из Гвадара на север, через Афганистан, который в будущем станет спокойным, и далее – в Иран и Среднюю Азию. Гвадарские трубопроводы шли бы к общей сети, раскинувшейся от Тихого океана до Каспийского моря. Таким образом, Гвадар становится пульсирующим средоточием нового «шелкового пути», проложенного по суше и по морю: мегапроект, врата, распахнутые в континентальную, богатую углеводородами Среднюю Азию, – это еще одно экзотическое название на картах XXI в.

История – череда злоключений и неудач наравне и вперемежку с великими свершениями. Когда я попал в Гвадар, тамошние провалившиеся начинания впечатляли ничуть не меньше, чем замыслы. Не столь невероятно выглядели футуристические планы городского развития, сколь повседневная городская действительность. Гвадар полностью оправдал мои ожидания, он предстал величественным городом близ государственной границы, раскинувшимся на обширном, пересохшем от зноя полуострове, меж длинных рядов высоких, пепельно-серых утесов и морем цвета застоявшейся ржавой воды, льющейся из кухонного крана. Утесы – эти останцы плоскогорья, островерхие кряжи – мучат людской взор своей необычайностью. Порт Гвадар, лежащий у их подножий, можно было бы принять издали за обширные прямоугольные развалины древнего ближневосточного города. Низкие, шелушащиеся белокаменные стены осторожно приподнимаются над почвой – среди барханов и мусорных груд. Там и сям, на кухонных стульях со сломанными спинками, под навесами из бамбука и мешковины, восседают люди, потягивая чай. Все одеты в традиционное местное платье – никаких синтетических тканей, завезенных с Запада. Мне припомнилась литография XIX в., выполненная Дэвидом Робертсом. Она изображала то ли Яффу в Палестине, то ли Тир в Ливане. Из водянистого белого тумана выплывали фелуки, доверху полные серебристой рыбой. Рыбу выбрасывали на пристань удачливые ловцы, облаченные в шальвары, камизы[28]и грязные тюрбаны. Из рыбацких карманов свисали наружу молитвенные четки.

И в самом деле Гвадар походил на некий вымышленный город, созданный мечтой – благодаря дымке, сливавшей море и небо, закутывавшей их в общую пелену. Если порт будет расширяться и достраиваться согласно рекламным заявлениям, похоже, что западным гостям, время от времени посещающим Гвадар ныне, повезло: они видят город в те последние дни, когда он еще смотрится почтенным рыболовецким поселением, похожим на Абу-Даби в Дубае и на прочие прославленные гавани Персидского залива – какими застал их британский исследователь Вильфред Тезигер в 1940–1950-е гг., прежде чем нефтяная лихорадка разбушевалась и переменила все вокруг.