В отличие от Волыни, непосредственно граничившей с Литвой, и Смоленской и Черниговской земель, к границам которых литовские владения вышли после подчинения во второй половине XIII в. Полоцкого княжества, Северо-Восточная Русь до второй половины XIV столетия непосредственно литовского натиска не испытывала. Лишь в 60-е годы, после овладения Ольгердом Черниговской землей, границы Великого княжества Литовского соприкоснулись с юго-западными пределами Северо-Восточной Руси Но вплоть до конца XIV — начала XV в. между ними оставался своеобразный «буфер» в виде Смоленского княжества. Лишь после ликвидации его самостоятельности границы Литвы и Северо-Восточной Руси соприкоснулись на значительном протяжении. Но это уже было время, когда окрепло Московское великое княжество и процесс объединения им северо-восточных русских земель стал приобретать необратимый характер. До второй же половины XIV столетия единственную реальную внешнюю опасность для Северо-Восточной Руси представляла Орда.

Тяжесть ордынского ига, разорительность татарских походов[519], политика ханов, направленная на недопущение усиления одного из князей за счет других[520], служили негативными факторами, сдерживавшими центростремительные тенденции в Северо-Восточной Руси. Но в то же время поддерживанию у владимирских князей «общерусских» притязаний могло способствовать то, что Ордой именно они были признаны старейшими на Руси. Это случилось в 1243 г., когда после окончания похода Батыя в Центральную Европу и образования Золотой Орды[521]. «Великыи князь Ярославъ поѣха в татары к Батыеви… Батыи же почти Ярослава великого честью и мужи его и отпусти, и рече ему: "Ярославе, буди ты старѣи всѣм князем в Русском языцѣ"»[522]. С чем можно связывать выбор хана? А.Н. Насонов полагал, что Батый пошел навстречу притязаниям Ярослава, чтобы ослабить его соперника Михаила Черниговского, взявшего ориентацию (как и Даниил Галицкий) на католический Запад[523]. Возможно, данный фактор сыграл свою роль, но могут быть высказаны и иные предположения.

Во-первых, Ярослав был единственным из сильных русских князей, который не был побежден татарами и не спасался от них бегством. Во время нашествия на Северо-Восточную Русь он находился в Киеве, затем ушел в Северо-Восточную Русь на освободившийся владимирский стол[524] и во время похода Батыя на Южную Русь был во Владимире. В Северо-Восточной Руси татарское войско встретило наиболее упорное сопротивление; дважды — у Коломны с соединенным войском Батыя и на Сити с туменом Бурундая — русские войска вступали с противником в открытое сражение[525]. В Южной Руси в открытый бой решился вступить лишь Мстислав Глебович под Черниговом[526]; сильнейшие южнорусские князья Михаил Всеволодич и Даниил Романович, силы которых были истощены в междоусобной борьбе, бежали, не дожидаясь подхода татар[527]. В Орде должно было сложиться впечатление большей силы Владимиро-Суздальского княжества, и для кануна нашествия это соответствовало действительности: суздальские князья не были ослаблены усобицами, в их руках были Новгород и Киев. В Орде не могли не знать, что эти столы — «старейшие» на Руси. Поэтому вероятно, что Батый решил дать преимущественные права князьям сильнейшей в данный момент из русских земель, чтобы, сковав их зависимостью от Орды, обязанностью выплачивать дань, не допускать далее усиления их княжества.

Возможно и еще одно объяснение (не отрицающее, впрочем, первого и второго — действовать могли несколько факторов). Ярослав и его сторонники могли воспользоваться древним родовым принципом старейшинства русских князей. По этому принципу Ярослав действительно был самым «старшим» из русских князей. Только он и его оставшиеся к этому времени в живых братья Святослав и Иван принадлежали к X колену, считая от легендарного основателя династии Рюрика — все другие русские князья были из более поздних поколений[528]. Родовой принцип старейшинства (на Руси в это время уже не действовавший из-за сильного дробления княжеского рода — «старейшинство» существовало теперь только в рамках его ветвей) должен был импонировать Батыю, который в это время (1243 г.) уже считался «акой» — старшим в роде Чингизидов[529]. Косвенным аргументом в пользу такого предположения о причинах признания «старейшинства» Ярослава может служить описанный Плано Карпини прием русского князя при дворе в Каракоруме в 1246 г., окончившийся отравлением Ярослава ханшей Туракиной, матерью великого хана Гуюка[530]. Гуюк — сын Угедея, третьего сына Чингисхана, по родовому принципу был младше Батыя (сына старшего сына Чингисхана Джучи), и родовое старейшинство Ярослава, поддержанного Батыем, вряд ли могло произвести на него положительное впечатление. Другого претендента на «старейшинство» в Каракоруме искать не стали, а в 1249 г. старейшим был признан Александр Ярославич. Символом его старейшинства стало обладание Киевом. Но в 1252 г. Александр Невский стал владимирским князем и сделал выбор в пользу Владимира как места своего пребывания. Таким образом, Владимир как бы заступил место Киева, поскольку именно его избрал своей столицей «старейший» из русских князей.

Впоследствии владимирские князья, по-видимому, продолжали считаться Ордой старейшими на Руси, а владимирское княжение уже непосредственно приобрело статус старейшего. Помимо упомянутой зависимости смоленского князя от великого князя владимирского, в пользу этого говорит тот факт, что в XIV в. под властью последнего находятся не только князья, но и великие князья — тверской, московский, нижегородский (один из которых и является одновременно владимирским великим князем). Такая система была санкционирована Ордой: источники свидетельствуют о возведении тверского князя в великокняжеское достоинство в 1338 г. и учреждении великого княжения нижегородского в 1341 г. ханом Узбеком[531]. Признание Ордой великокняжеского достоинства за тверскими, московскими и нижегородскими князьями, т. е. правителями первоначально удельных княжеств Северо-Восточной Руси, ставило их на один уровень с великими князьями смоленскими, черниговскими, рязанскими и Пронскими[532]. Главный же князь Северо-Восточной Руси — великий князь владимирский — оказывался в более высоком положении в сравнении с четырьмя последними, поскольку, в отличие от них, он был «великим князем над великими князьями». Особый статус великого князя владимирского подчеркивался и применением к нему (с начала XIV в.; титула «великий князь всея Руси».

Важным фактором стало перенесение в конце XIII века в Северо-Восточную Русь места постоянного пребывания митрополита[533]. Пребывание здесь главы русской церкви увеличивало престиж Суздальской земли, в частности, делало оправданными претензии на то, чтобы именно в Северо-Восточной Руси находился и носитель высшей светской власти всех русских земель[534].

Как и в Черниговской земле, в Северо-Восточной Руси после нашествия произошло выделение княжеств, управляемых «субветвями». Здесь сформировалась система из более чем десятка таких княжеств плюс «столичное» великое княжество Владимирское. Последнее стало играть роль, сходную с ролью Киевской земли в первой трети XIII в. Но для Владимирского княжества не характерно «совместное» владение им князьями субветвей; здесь не было «частей», которыми