Теперь ничего не изменить, он сам так решил.

Она сделала несколько глотков сладкого, обжигающего вина и чуть вздрогнула, затем протяжно вздохнула, уже мечтая о том, чтобы поскорее забыть эти алые как осенний лист глаза, эти светлые, почти белые волосы, и такие красивые слова.

И всё же небо было таким красивым…

Девушка закрыла золотые глаза, прислушиваясь к пению сверчков, приятный шелест листьев и слабый звон волны, что слабо билась о камни. Она начала слышать всё окружающее, как дикая белка переворачивается во сне, как тихо ползёт муравей по колючей и холодной траве.

Люмин бы и дальше продолжила слушать природу, но сзади дерева, у которого она сидела начал дуть до жути знакомый ветер, словно чьё-то напоминание, а запах напоминал осенние листья…

Глазам не хватало сил, чтобы распахнуться, да и любопытство было скудным.

— Знаешь… я была готова внезапно встретить даже Венти, но точно не тебя, — путешественница даже не шевельнулась и не повернулась, когда услышала тихий скрип засохшей ветви на земле.

Не составило труда догадаться, что за ветер она ощутила, только один объект из всего Тейвата мог способен приводить его с собой.

— Я тоже весьма удивлён… — тонкий голосок проследовал за спиной девушки, — Могу ли я спросить, что тебя сюда привело?

— Спроси у звёзд, потому что я сама не знаю…

Из глубокой тени появились белые пряди, затем и алые глаза.

— Не против, если я присоединюсь к тебе?

— А что, с Фишль уже неинтересно? Ну, что я могу сказать, Синь Янь вряд-ли одобрит твоё внезапное внимание к ней, а Мона…

— Н-нет! Вовсе нет… — на вздохе протягивая последние слова, он всё же присел на траву и облокотился о дерево. — Как бы глупо это не звучало, но всё происходящее ты поняла вовсе не так, как является на самом деле… хотя, в прочем, — появилась знакомая улыбка на его лице, — это моя вина.

Кадзуха был просто шокирован, что встретил здесь путешественницу, он совершенно не был готов её увидеть, слова путались и теряли свой смысл, горло пересохло, а ладошки вспотели.

А Люмин было настолько плевать, что даже не смотрела в его сторону. Вино знатно потрепало её разум.

— Как-то… не очень убедительно, если честно, — сухой ответ.

— Мне жаль… просто я… — он впервые запнулся. — Я всего лишь… — слова так сложно подбирались, словно он разучился говорить, потому что только что юноша чуть не признался в любви, стало так жарко, что сальные капли пота скопились у него на лбу.

У девушки поднялась бровь, это было так заметно, что она абсолютно негодовала, о чём идёт речь.

— Просто, я боюсь привязанности, — сейчас он хотел поблагодарить всех богов и их подобных, что смог подобрать нужное слово и загладить своё до жути нелепое начало.

Было так рискованно, я чуть не наткнулся на иголку… — с холодом на спине сказал он про себя.

— Привязанность? Думаешь, я его не боюсь? Да ты хоть знаешь, как сильно я скучаю по тем ночным разговорам?

— Прости… — позволил он себе перебить. — Это я во всём виноват, ты не виновата, что белокурый мальчишка внезапно испугался свойственной привязанности, — с самого начала он не мог посмотреть в её сторону, совесть не могла позволить, но после этих слов всё же взглянул на бледное лицо и тонкие руки, замечая её колкие глаза на… бутылку? — Решила выпить чего крепкого? — как быстро он сменил тему.

— Да, могу позволить.

И здесь он чётко начал ощущать нестерпимую сухость во рту.

— Могу ли я немного отпить? К моему невезению, на меня напала жажда…

Девушка протянула бутыль, а тот аккуратно взял в руки, спешить отпивать тот не стал, сначала внимательно изучил название, структуру и запах, который так сильно напоминал Мондштадт…

— Ты ещё не напился? Я думала, тебе хватило и того раза.

— А-а-х… столько лун прошло, а ты до сих пор помнишь… такие вещи происходят более элегантно, мне так неловко… — на резком вздохе робко проговорил юноша, резко застывая в неловком положении, — Знаешь, когда ты в таком виде, то язык у тебя действительно острый..

Она лишь победно хмыкнула.

А он изучал вино.

— Хм… если мне не изменяет память, то это любимое вино того барда из таверны, вроде бы его зовут… Венти?

— Как ты это понял? У тебя ночное зрение что-ли? — вокруг, действительно… было темно, чтобы что-то разглядеть в таком плане.

— Ха-ха, вовсе нет, запах оказался точно таким же, каким он был тогда, вот и всё.

У Люмин распахнулись глаза, Паймон действительно связалась с Венти и вернулась в Мондштадт? Или это бард был здесь? Конечно, эта ситуация немного запутана, но сам факт всё же остаётся. Она протяжно вздохнула и облокотилась на дерево, расслабляясь, глядя на небо.

— Ла-а-адно, я прощу тебя только в том случае, что ты помог мне узнать откуда эта бутыль вина, не более, — сказала совсем тихо.

— Я очень рад… — Кадзуха совсем малость отпил и слабо улыбнулся, смотря на путешественницу, кажется, ему стало легко на душе, словно тяжёлый груз с плеч, наконец, покинул его.

Наступила тишина, только громкие сверчки издавали красивые звуки ночи, Люмин в глубине души была рада, что он вернулся, хотя обида малым следом всё равно душила изнутри, она не стала расспрашивать его, что случилось на самом деле, и почему юноша так резко начал запинаться, когда нелепо сказал, что боится привязанности, неужели, он думал, что путешественницу так легко обмануть? Здесь точно скрывался тонкий смысл. Но с этим она не станет разбираться, пусть звёзды сами всё расскажут.

Точно ли ему стало легко от того, что она смогла его простить? Это произошло так… случайно. Ситуация с Фишль пока преследовала тяжким воспоминанием, и он чувствовал печаль.

Неужели, это всё было зря?

Ведь теперь он будет тонуть в своих чувствах к путешественнице, без шанса на какое-либо продолжение.

А кто говорил, что шанса может не быть?

— Ты уже достаточно много выпила, хех, почти целую бутылку в одиночку, может, стоит остановиться? Иначе утром тебе будет очень тяжко… — он видел, как Люмин продолжала пить.

— Я вроде, — она нелепо икнула, — не спрашивала твоего мнения.

Она всё также строга…

Девушка раздумывала, и посмотрела на него. Ей, казалось, словно они поменялись местами, раньше она боялась сказать лишнего, испытывала много неловкости, когда он был смелым во всех словах. А сейчас, она могла сказать что угодно, и не будет об этом жалеть, тем временем как юноша ощущал страх и боялся в миг потерять