Анна разбиралась в технике. Микрофон спрятали где-то в габардиновой гимнастерке майора. Заиграли «Дружбу» Козина, Степан поднялся. Женщина, принимая его руку, решила:

– Надо на него шампанское выплеснуть, или воду. Микрофон испортится. Только лучше, чтобы не я это делала. Я должна быть вне подозрений. Я уеду, – женщина скрыла улыбку, – но это не страшно. Понятно, что незачем оставаться, с пьяным дебоширом… – Степан, неожиданно, хорошо танцевал. Анна похвалила его, майор покраснел:

– Спасибо, товарищ Горская. В училище устраивали вечера, каждую неделю… – белая шея пахла жасмином. Степан понял:

– Я никогда не целовал девушку. Надо было взять адрес, у товарища Князевой, то есть у Лизы. Может быть, она бы разрешила ей писать, – у Горской была узкая спина. Степану показалось, что под тонким, прохладным шелком платья, она больше ничего не носила. Женщина прижималась к нему мягкой, небольшой грудью:

– Просто Анна, Степан. Мы с вами давние знакомые… – она не хотела вызывать тревогу, у техников, ведущих запись.

Анна легко кружилась в его объятьях, изредка посматривая на белокурого молодого человека: «Он другой, у него не такие глаза, как у всех нас. И у его гостей тоже… – официанты почтительно хлопотали над столиком юноши.

В ее работе надо было уметь рисковать. Анна не смогла бы, одна, напоить Степана. Майор действовал по инструкции, полученной, как предполагала женщина, непосредственно от Ежова. За столиком, Степан подливал ей шампанское:

– Потом начнутся вина… – от него пахло «Шипром». Анна, на мгновение, вспомнила мужа:

– Если Теодор на меня донес, что делать дальше? Я пройду проверку, но как жить, зная, что он… – Анна велела себе думать только об операции:

– Все потом. Надо спасти Марту, и себя. Постараться, чтобы Степан тоже не закончил расстрелом. Они велели ему меня напоить, пригласить на кофе, в номер… – Воронов тяжело дышал.

Степан напоминал себе, что перед ним, может быть, агент шпионского центра. На стройной, белоснежной шее она не носила ожерелья, или цепочки. Пальцы у нее были без колец, длинные. Горская ласково поглаживала его плечо во время танца. Он, конечно, чувствовал подобное, с другими девушками, но тогда он знал, что ничего не случится. Комсомольская и партийная мораль строго относились к распущенности, и легким связям. За такое могли даже исключить из училища. На собраниях повторяли, что нравственный облик советского гражданина, офицера, должен быть безупречным. С братом они ничего не обсуждали. Петр, однажды, принес домой иностранный журнал. Степан помнил фотографии женщин, в шелковых платьях, с декольте, с длинными, стройными ногами. Он не встречал таких дам, в Советском Союзе.

– Если бы Петр оказался здесь… – мучительно, подумал майор, – он бы мне помог. Подсказал, что делать. Надо заговорить с ней, за столиком, о любви. Сказать, что я ей восхищаюсь, давно, и сейчас, когда я ее увидел… – Горская напоминала ему фотографии, из журнала.

Удобно устроившись на стуле, женщина приняла у него шампанское. Вспомнив, что в зале нет чекистов, Степан обрадовался. Некому было увидеть, как он покраснел. Он начал говорить, запинаясь. Горская, рассеянно, отщипывала виноград с тяжелой грозди на хрустальной тарелке. Красиво вырезанные губы испачкал сок. Степан, невольно, подумал: «Будто кровь». Анна услышала звуки танго Гарделя:

– Он объяснится, пригласит меня на кофе. Я, конечно, могу сказать, что верна Теодору, подняться и уехать, но тогда его отсюда увезут на Лубянку. Сталин такого не простит. Я буду чиста, но какой ценой… – на нее повеяло запахом палой листвы. Мягкий, низкий голос проговорил:

– Позвольте пригласить вас на танец… – бросив взгляд на молодого человека, Степан, облегченно, кивнул. Ему надо было собраться с мыслями, и вспомнить дальнейший сценарий. Он пожалел, что не положил в карман блокнот.

У юноши были уверенные руки, он отлично двигался. Анна заметила виндзорский узел на шелковом галстуке. Накрахмаленная рубашка сияла белизной. Она, на мгновение, опустила глаза. Часы он носил простые, стальные, но это был швейцарский ролекс. Присмотревшсь, Анна облегченно выдохнула. Она поняла, кто сидел за столиком. Оставалось уговорить юношу помочь ей:

– Я очень рискую… – она, незаметно, сжала зубы, – но никто другой здесь… – она посмотрела на танцующие пары, – для подобного не годится…

Анна помнила слова к танго. Женщина, едва слышно, напевала, на испанском языке.

– Вы говорите по-испански… – Анна была высокой, но ей пришлось поднять глаза:

– Да, – ощутив твердую ладонь у себя на талии, она развернулась, – и по-французски тоже…

Французский язык у него оказался бойким, но с акцентом. Анна ничему не удивлялась. Она вспомнила:

– Я не знаю, как его зовут. И я ему не представлялась. Неважно, мы больше не увидимся. Такие люди избегают государства, и правильно делают, – невольно, подумала женщина. Волк решил не спрашивать о девочке, с бронзовыми волосами:

– Может быть, она и не мать ей. Вряд ли, Максим Михайлович, тебе сегодня удастся уехать отсюда с дамой. Понятно, что она о, другом думает… – Волк, в общем, не расстраивался. Во-первых, ему хотелось утереть нос чекистам, и напоить товарища майора, а во-вторых, в Лосином острове, его ждали отличные девочки.

Он вдохнул сладкий, тревожный запах жасмина:

– От девочки, похоже, пахло. Той, с бронзовыми волосами. Да что такое, – рассердился на себя Волк, – ты ее больше не увидишь, девчонку. И женщину не увидишь. Матушка говорила, что я ее скоро встречу, ту, которой кольцо отдам. Москва большая, – напомнил себе Волк. Танго закончилось, он склонил белокурую голову: «Спасибо». Максим, одними губами, добавил: «Я все сделаю».

Отведя ее к столику, он заметил, как майор, залпом, выпил стопку водки:

– Не последняя твоя рюмка, – весело пообещал Волк: «Надо помочь женщине, если она просит». Он отправил гостей в Лосиный Остров, две эмки ждали на Манежной площади: «У меня появились кое-какие дела, – объяснил Волк, – но я приеду, обязательно».

Максим не хотел вмешивать ребят. Он предпочитал, лишний раз, не показываться милиции, но сейчас Волк не ожидал, что легавые им заинтересуются. Он собирался покинуть ресторан, до их появления. Максим прошел к эстраде, шепнув что-то пианисту, вложив в его руку сторублевку. Музыкант подвинул микрофон:

– Наш гость хочет исполнить замечательную, народную песню. «Милая, ты услышь меня», авторства Якова Пригожего… – зал захлопал. Волк скинул пиджак:

– Дедушка ее пел, в «Яре», для бабушки… – он провел пальцами по струнам. Изящная бровь женщины дрогнула, она чуть заметно кивнула.

Низкий, красивый баритон разносился по ресторану:

Милая, ты услышь меня,

Под окном стою, я с гитарою…

Волку подпевали. Тряхнув белокурой головой, он пошел прямо к ее столику:

– Так взгляни ж на меня, хоть один только раз,