– Каждый день пишешь в постели до зари, – проговорила бабка.

– Но ведь ты сама гасишь свет.

– И сразу ты зажигаешь карманный фонарик. А потом, слушая твое дыхание, я могу даже сказать, о чем ты пишешь.

Мина сделала над собой усилие, чтобы не вспылить.

– Хорошо, – произнесла она, не поднимая головы, – допустим, это правда – что здесь такого?

– Ничего. Только то, что из-за этого ты не причастилась в страстную пятницу.

Мина сгребла нитки, ножницы и цветы в одну кучу, сложила все в корзину и повернулась к слепой.

– Так ты хочешь, чтобы я объяснила тебе, зачем ходила в уборную? – спросила она.

Наступило напряженное молчание, и наконец Мина сказала:

– Какать.

Слепая бросила ей в корзину ключи.

– Могло бы сойти за правду, – пробормотала она, направляясь в кухню. – Да, можно было бы поверить, если бы хоть раз до этого я слышала от тебя вульгарность.

Навстречу бабке, с противоположного конца коридора, шла мать Мины с большой охапкой усеянных колючками веток.

– Что произошло? – спросила она.

– Да просто я потеряла разум, – ответила слепая. – Но, видно, пока я не начну бросаться камнями, в богадельню меня все равно не отправят.

Послушайте, маловеры всех мастей, доподлинную историю Великой Мамы, единоличной правительницы царства Макондо, которая держала власть ровно девяносто два года и отдала Богу душу на последний Вторник минувшего сентября. Послушайте рассказ о Великой Маме, на похороны которой пожаловал из Ватикана сам Верховный Первосвященник.

Теперь, когда ее верноподданные пришли наконец в себя после такого страшного потрясения, теперь, когда дудочники из Сан-Хасинто, контрабандисты из Гуахиры, сборщики риса из Сину, проститутки из Гуака-майяля, ведуны из Сиерпе и сборщики бананов из Аракатаки опомнились и натянули москитные сетки, чтобы отоспаться после стольких бессонных ночей, теперь, когда, восстановив душевное равновесие, взялись наконец за государственные дела все, кому положено, и даже Президент Республики, да и все те, кому подвернулся случай представлять не только власть земную, но и небесную на самых пышных в истории человечества похоронах, теперь, когда душа и тело Верховного Первосвященника вознеслись на небо, а по улицам Макондо ни пройти, ни проехать, ибо кругом горы консервных банок, порожних бутылок, окурков, обглоданных костей и уже под сохших кучек, оставленных несметным сборищем людей, прибывших на это историческое действо, именно теперь – самое время приставить к воротам скамеечку и, пока не нагрянули те высокоумные господа, что пишут историю, взять и с чувством с толком рассказать о событиях, взбудораживших всю страну.

Четырнадцать недель тому назад, после долгой череды мучительных ночей с пиявками, горчичниками и припарками, Великая Мама, сломленная предсмертной горячкой, распорядилась перенести себя в любимую плетеную качалку, ибо возжелала наконец обнародовать свою последнюю волю. Сим и надумала она завершить деяния свои на грешной земле.

Еще на заре, быстро столковавшись по всем делам, касаемым ее души, с отцом Антонио Исабель, Великая Мама взялась обговаривать дела, касаемые ее сундуков, с прямыми наследниками – десятью племянниками и племянницами, что все эти дни неотлучно торчали у ее постели. Поблизости находился бормотавший нечто невразумительное отец Антонио Исабель, которому было сто лет без малого. Десять рослых мужиков загодя внесли дряхлого священника на второй этаж прямо в спальню Великой Мамы и решили оставить его там, дабы не таскаться с ним туда-сюда в последние минуты.

Старший племянник Никанор – здоровенный и хмурый детина в сапогах со шпорами, в хаки, с длинноствольным револьвером тридцать восьмого калибра под рубахой – отправился за нотариусом. Более двух недель цепенел в напряженном ожидании двухэтажный господский особняк, пропахший медовой патокой и душицей, где в полутемных покоях теснились лари, сундуки и невесть какой хлам четырех поколений, чьи кости давно истлели. В длинном коридоре с крюками по стенам, где еще недавно висели свиные туши и в загустевшей духоте августовских воскресений сочились кровью убитые олени, теперь прямо на мешках с солью и грудах рабочего инструмента спали вповалку уставшие пеоны, готовые по первому знаку седлать лошадей и нести горестную весть во все стороны бескрайнего Макондо.

В зале собралась вся родня Великой Мамы. Женщины, землисто-бледные от ночных бдений, да и вообще малокровные по дурной наследственности, были, как всегда, в трауре, в извечном, глубоком трауре, ибо в клане их повелительницы покойники не переводились.

Великая Мама с матриархальной непреклонностью обнесла свое родовое имя и свои богатства неприступной стеной, и, не выходя за ее пределы, кузены женились на родных тетках, дядья на племянницах, братья на невестках, и такая шла кровосмесительная чехарда, что само продолжение рода обернулось порочным кругом. Лишь Магдалене, младшей из племянниц, удалось преодолеть жестокую ограду. Она умолила отца Антонио изгнать из нее бесов, насылавших ночные кошмары, а потом остриглась наголо и отреклась от земных радостей и всяческой суеты в одном из новициатов Апостольской префектуры.

Однако племянники не роняли мужской чести и усердно пользовались правом первой ночи где случится – в селении, на хуторе, под кустом при дороге, – и наплодили за пределами законных семей целую прорву незаконнорожденных отпрысков, которые жили среди челяди Великой Мамы, пользуясь ее покровительством.

Близость смерти взбудоражила людей. Голос умирающей старухи, привыкшей к почету и покорству, был не громче приглушенных басов органчика в закрытой комнате, но он докатился до самых дальних уголков Макондо. Ни один человек не остался равнодушным к этой смерти. Целый век Великая Мама была как бы центром тяжести всего Макондо, точно так же, как два столетия до нее – ее братья, ее родители и родители ее родителей.

Само царство Макондо разрослось вокруг их великого рода. Никто толком не знал ни о происхождении, ни о реальной стоимости ее имущества, ни о размерах владений, ибо люди давно уже свыклись с тем, что Великой Маме подвластны воды проточные и стоячие, дожди, что пролились и прольются, все дороги и тропки, каждый телеграфный столб, каждая засуха и каждый високосный год, да и вообще по неоспоримому праву наследования – все земли и все, в чем есть жизнь. Когда Великая Мама выплывала на балкон подышать вечерним воздухом и обрушивала на старую качалку всю неодолимую тяжесть своего разбухшего донельзя тела вместе со своим величием, то казалась поистине самой богатой и могущественной властительницей в подлунном мире.

Никому из ее верноподданных не приходило на ум, что она смертная, как и все люди. Никому, кроме, разумеется, близких родственников да и ее самой, особенно в те часы, когда ей докучал провидческими наставлениями старец Антонио Исабель. Но при всем при том Великой Маме верилось, что она проживет более ста лет, как ее бабка с материнской стороны, которая в 1875 году, окопавшись на собственной кухне, дала решительный отпор солдатам Аурелиано Буэндиа. Лишь в апреле нынешнего года Великая Мама усомнилась в том, что Бог будет к ней столь милостив и что она сумеет самолично в открытом бою истребить всю банду федералистских масонов.