Был и еще один повод для такого оборота дела. Сталин в 30-е годы внимательно следил за политическими выступлениями оппозиционеров за рубежом. И в первую очередь – за публикациями Троцкого. (Кстати, предоставление всех подобных материалов было весьма важной обязанностью зав. Отделом печати ЦК ВКП(б) Б. М. Таля – одного из адресатов рассматриваемой резолюции вождя.) Вскоре после гибели Маяковского в берлинском журнале «Die Literaturische Welt» (№ 39 от 23 сентября 1930 г.) появилась статья Л. Д. Троцкого «О положении советского писателя». В ней есть такие слова: «Маяковский не сделался основоположником пролетарской литературы и не мог им сделаться, – не мог по тем же основаниям, по каким невозможно построение социализма в одной стране» [См. также: Троцкий Л. Д. Самоубийство В. Маяковского // Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). Париж, 1930. Май. № 11. С. 39–40].

К концу 1935 года социализм в СССР, по словам Сталина, был «в основном построен». Пора было официально утвердить и главного поэта «нашей эпохи».

Как видим, нет ничего удивительного в том, что Сталин положительно реагировал на письмо Брик, что «все обошлось хорошо». И надо сказать, этот тщательно продуманный Аграновым ход оказался действительно очень эффективным.

Обратимся к дальнейшему рассказу Л. Ю. Брик: «Меня принял секретарь ЦК Ежов. Сначала он подробно расспросил, все ли так обстоит на самом деле, как изложено в письме. Я сказала: “Вы же могли бы это уже проверить”. Он усмехнулся: “А мы уже проверили”. Малоприятный, надо сказать, был человек. Продержал меня полтора часа» [Слово. М., 1989. № 5. С. 79].

А может быть, при разговоре присутствовал и третий участник – Я. С. Агранов? И «мы уже проверили» – это значит, что Яков Саулович уже проинформировал Ежова без излишних в этих условиях проверок, что факты соответствуют действительности. Иначе как можно было провести проверку многих пунктов письма, прямо относящихся к работе Моссовета, минуя его председателя – Булганина («Книг в магазинах нет, кабинет Маяковского не организован, библиотека-музей – тоже, Моссовет отказал в деньгах» и т. п.)? Вместо этого у Л. Брик: Ежов «позвонил Булганину – председателю Моссовета. Прочитал ему мое письмо, потом, после многозначительной паузы, добавил: “А вот что думает об этом хозяин!..”» [Слово. М., 1989. № 5. С. 79]. Ясно, что Булганину ничего о такой постановке вопроса известно не было. Да и общее время беседы («полтора часа!»), и неожиданно смелый для, казалось бы, столь официальной обстановки выпад Лили Юрьевны («Вы же могли бы это уже проверить») говорят о том, что беседа носила вполне дружеский, непринужденный характер и каждый участник сцены «хорошо знал свою роль».

Продолжим хронику событий в изложении Брик. Итак, Ежов, кроме того, «при мне позвонил Мехлису в редакцию “Правды”. Сказал ему: “Брик обратилась с письмом к хозяину”. И прочитал ему резолюцию Сталина. “Надо соответствующим образом подать в завтрашнем номере. Открыть эпоху Маяковского. Брик к тебе приедет”. Из ЦК я поехала в редакцию “Правды”, там готовилась полоса с крупным аншлагом: “Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей Советской эпохи. И. Сталин”.

Она вышла на следующее утро».

А теперь – эти же события в изложении В. А. Катаняна:

«Лиля в тот же день (т. е. выйдя из ЦК. – В. Д.) позвонила в Ленинград и все рассказала Осипу Максимовичу, который не мог отлучиться из Малого оперного, где шли в то время репетиции “Камаринского мужика”. Потом звонила Александре Алексеевне и сестрам, с которыми поддерживались нормальные отношения. Потом Николаю Асееву и Семе Кирсанову. Они вскоре прибыли прочесть все своими глазами. Радовались. Вечером мы с Л. Ю. поехали в “Правду”. Я сидел у И. Г. Лежнева, пока Мехлис беседовал с Лилей Юрьевной» [Катанян В. А. Не только воспоминания // Дружба народов. 1989. № 3. С. 224–225].

Сравним цитаты. Так как же все-таки: «Из ЦК я поехала в редакцию «Правды» или «Вечером мы с Л. Ю. поехали в «Правду»? (Курсив мой. – В. Д.)

И дальше. Что же было: «Там готовилась полоса с крупным аншлагом. Она вышла на следующий день»? Или (процитируем Катаняна далее): «Мехлис тоже не выказал особого восторга и просил разрешения у Л. Ю. скопировать резолюцию, но сделал это неаккуратно (или, может быть, решил чуть подредактировать текст?). В появившейся через несколько дней литературной странице “Правды”, посвященной Маяковскому (5 декабря), две фразы из этой резолюции, получившие вскоре мировую известность, были напечатаны с ошибкой. Вместо “лучшим и талантливейшим” – “лучшим, талантливым”. Пришлось потом поправлять – в передовой “Правды” 17 декабря 1935 года. В этот день было объявлено о переименовании Триумфальной площади в Москве в площадь Маяковского».

Конечно, в этих эпизодах Катанян ближе к истине. Но и он проговаривает не все. Понятно, что в «Правду» поехали не из ЦК, а действительно вечером. И не просто вечером, а тогда, когда освободился Яков Саулович, чтобы должным образом представить в редакции «интересы Маяковского». Да и Ежов, похоже, сказал Мехлису по телефону: не «Брик к тебе приедет», а «к тебе приедет Агранов».

Иначе просто трудно понять, почему действительно Лиля Юрьевна не поехала в редакцию сразу же из ЦК: был звонок Ежова, Мехлис на месте. Однако она едет в свою квартиру на Арбат, обзванивает друзей, те приезжают, радуются. А время идет. Трудно иначе понять и то, почему вдруг Катанян, в то время уже видный маяковед, не стал сопровождать Брик при ее визите непосредственно в кабинет Мехлиса. И уж совершенно непонятно, почему в этом эпизоде сама Лиля Юрьевна говорит: «Я поехала в редакцию», даже не упоминая своего спутника Катаняна, во время написания воспоминаний (1968 г.) – теперь уже ее мужа! Это, однако, легко психологически объяснить нежеланием вообще упоминать о спутниках, присутствовавших при посещении «Правды».

Что касается аншлага в «Правде», то его не было. 5 декабря на четвертой полосе «Правды» вышла «Литературная страница», посвященная В. Маяковскому. В редакционной статье «Владимир Маяковский» сообщалось:

«Только что вышли из печати очередные два тома (IX и X) Полного собрания сочинений В. Маяковского. Но произведений Маяковского издается у нас недостаточно. После смерти поэта предполагалось организовать кабинет Маяковского при Комакадемии. Но этого кабинета и по сей день нет. Когда до товарища Сталина дошли все эти сведения, он так охарактеризовал творчество Маяковского:

– Маяковский был и остается лучшим, талантливым поэтом нашей Советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям – преступление. Надо популяризировать лучшие произведения Маяковского. Пора покончить с безразличием к памяти лучшего, талантливого поэта нашей советской эпохи».

Как видим, цитата действительно дана с ошибкой (причем дважды). Но, конечно же, эта ошибка не была преднамеренной.

Не странно ли, что Мехлис «попросил разрешения (!) у Л. Ю. скопировать резолюцию»? То есть Мехлис сам делал «копию с копии». Не логичней ли было попросить оставить экземпляр письма с копией резолюции в редакции? Ведь для этого, собственно говоря, Лиля Юрьевна туда и приехала. Судя по цитированной выше редакционной статье в «Правде» от 5 декабря, она писалась с использованием всего текста письма. Таким образом, в редакции «Правды», безусловно, был полный текст письма, а не только «копия с копии» резолюции.