— Пора? — Лицо Юнипер опечалилось. — Но ты только что пришла. Куда ты собралась?

— Обратно в Лондон.

— В Лондон?

— Я там живу.

— Лондон.

В этот миг с ней случилась перемена, стремительная, как грозовая туча, и такая же зловещая. Она с неожиданной силой схватила меня за руку, и я увидела то, чего раньше не замечала: небрежную паутину шрамов, посеребренных временем, на ее бледных запястьях.

— Возьми меня с собой.

— Я… я не могу.

— Но это единственный способ. Мы поедем и найдем Тома. Он, наверное, там, в своей маленькой квартирке, сидит у окна…

— Юнипер…

— Ты обещала, что поможешь мне. — Ее голос был напряженным, полным ненависти. — Почему ты не помогаешь мне?

— Простите? Я не…

— Ты же моя подруга; ты обещала, что поможешь. Почему ты не пришла?

— Юнипер, кажется, вы меня с кем-то путаете…

— Ах, Мередит, — прошептала она, дыша табаком и старостью. — Я совершила ужасный, ужасный поступок.

Мередит. Мой желудок свело спазмом, как будто резиновую перчатку слишком быстро вывернули наизнанку.

Торопливые шаги, и появилась собака, а следом за ней — Саффи.

— Юнипер! Ах, Джун, вот ты где.

Когда она подошла к сестре, на ее лице отразилось облегчение. Она осторожно обняла Юнипер и тут же отстранилась, изучая ее лицо.

— Тебе не следует так убегать. Я очень волновалась; искала повсюду. Не знала, куда ты запропастилась, мое солнышко.

Юнипер дрожала; я, вероятно, тоже. Мередит… Имя матери звенело у меня в ушах, резкое и назойливое, как гудение москитов. Я уверяла себя, что это ерунда, совпадение, бессмысленные бредни печальной сумасшедшей старухи, но я плохая лгунья и не имела ни малейшего шанса себя обмануть.

Когда Саффи убрала упавшие пряди со лба Юнипер, появилась Перси. Она резко остановилась, опираясь на трость и озирая представшую сцену. Близнецы обменялись взглядами — точно такие же взгляды озадачили меня часом раньше в желтой гостиной, но на этот раз Саффи первой отвела глаза. Она чудом сумела расплести узел рук Юнипер и крепко сжала ладонь младшей сестры.

— Спасибо, что побыли с ней. — Ее голос дрожал. — Весьма любезно с вашей стороны, Эдит…

— Э-дит, — эхом отозвалась Юнипер, не глядя в мою сторону.

— …иногда у нее в уме все путается, она убегает и бродит по замку. Мы пристально следим за ней, но…

Саффи осеклась и качнула головой, ее жест означал невозможность прожить жизнь за другого.

Не найдя подходящего ответа, я кивнула. Мередит. Имя моей матери. Мои мысли, сотни мыслей разом бросились против течения времени, выискивая разгадку в последних нескольких месяцах, пока не прибыли en masse[12]в родительский дом. Морозный февральский день, неприготовленный цыпленок, доставка письма, которое заставило маму плакать.

— Э-дит, — повторила Юнипер, — Э-дит, Э-дит…

— Да, милая, — подтвердила Саффи, — это Эдит. Она пришла в гости.

И меня наконец осенило: мама лгала, утверждая, что письмо Юнипер ничего не значит, точно так же, как лгала о нашем визите в Майлдерхерст. Но почему? Что произошло между мамой и Юнипер Блайт? Если верить Юнипер, мама дала обещание, которое не сдержала; что-то связанное с женихом Юнипер, Томасом Кэвиллом. Если дело в этом и правда действительно так ужасна, как предполагает Юнипер, в письме могли содержаться обвинения. Проблема в этом? Мама плакала из-за подавленного чувства вины?

Впервые с тех пор, как я приехала в Майлдерхерст, мне захотелось поскорее избавиться от дома и его застарелого горя, увидеть солнце, почувствовать ветер на лице и вдохнуть что-то отличное от запаха прогорклой грязи и нафталиновых шариков. Остаться наедине с этой новой загадкой и попытаться ее распутать.

— Надеюсь, она не обидела вас… — Саффи продолжала оправдываться; сквозь вихрь моих мыслей ее голос доносился как бы издали, с другой стороны тяжелой, массивной двери. — Она ничего такого не имела в виду. Иногда она говорит забавные вещи, чепуху, бессмыслицу…

Ее голос стих, и повисла напряженная пауза. Саффи наблюдала за мной, в ее глазах крылись невысказанные чувства, и я догадалась, что ее тяготит не только забота о сестре. На ее лице было написано что-то еще, особенно когда она вновь взглянула на Перси. Страх — осознала я. Они были напуганы, обе.

Тогда я посмотрела на Юнипер, которая пряталась за скрещенными руками. Мне показалось, или она стояла особенно тихо, внимательно слушая, ожидая, как я отреагирую, что им отвечу?

Я мужественно улыбнулась, наивно надеясь, что улыбка сойдет за небрежную, и пожала плечами.

— Да мы особо не общались. Я просто восхищалась ее прелестным платьем.

Окружающий воздух словно сдвинулся от облегчения, испытанного близнецами. Профиль Юнипер ничуть не изменился, и в мою душу закралось смутное, странное подозрение, что я совершила ошибку. Возможно, мне следовало быть честной, пересказать близнецам признание Юнипер, причину ее расстройства. Но я до сих пор не упомянула о своей маме и ее эвакуации и сомневалась, что смогу подобрать нужные слова…

— Мэрилин Кенар приехала, — резко сообщила Перси.

— Ну почему все вечно происходит одновременно? — посетовала Саффи.

— Она отвезет вас обратно в фермерский дом. Говорит, вам пора в Лондон.

— Да, — подтвердила я.

«Слава богу».

— Очень жаль, — заметила Саффи; благодаря неподдельным усилиям и, полагаю, годам практики ее голос прозвучал совершенно обыденно. — Мы собирались предложить вам чашечку чая. У нас так мало гостей.

— В следующий раз, — пообещала Перси.

— Да, — добавила Саффи. — В следующий раз.

«Маловероятно, что пригласят».

— Спасибо за экскурсию…

Перси повела меня назад по таинственному пути, к миссис Кенар и нормальной жизни, а Саффи и Юнипер удалились в противоположном направлении, их голоса катились вдоль каменных стен.

— Прости, Саффи, прости, прости, прости. Я просто… я забыла…

Слова перешли в рыдания. Плач был таким горьким, что мне захотелось зажать уши ладонями.

— Дорогая, ни к чему так расстраиваться.

— Но я совершила ужасный поступок, Саффи. Ужасный, ужасный поступок.

— Чепуха, милочка, выкинь это из головы. Пойдем выпьем чаю?

От терпения и доброты в голосе Саффи у меня сжалось сердце. Пожалуй, именно тогда я впервые осознала, как бесконечно долго они с Перси рассыпались в подобных заверениях, стирали беспокойство со стареющего лба своей младшей сестры с той же самой рассудительной заботой, какую родители выказывают детям, но без надежды, что с годами бремя станет легче.