«мох древесной заключает всякое течение крововое аще его прикладываем или внутрь приемлем». Раны и язвы орошали разными целебными жидкостями. Использовали примочки и промывания посредством увлажненного «плата», «тафты» или «ветоши платяной чистой», сложенных обязательно «вдвое-», «три-» или «четверосугубно». Применяли присыпки, например, «порохом коры березовой толченой», окуривание ран дымом при сжигании, например, «смолы галбановой». Глубокие раны («фистилы») подвергали спринцеванию посредством «кристиюма» или «крестера». В большом ходу были «леваши» – пластыри, а также непосредственное прикладывание к ранам различных частей свежих целебных растений. Вообще растительные лекарства, вместе с веществами химической природы (минералами, солями тяжелых металлов, некоторыми сложными органическими веществами), составляли тогда (да и потом тоже) основной арсенал использовавшихся средств лечения.

Что касается общей оценки хирургических знаний в России XVI–XVII вв., то интересным, хотя и, по нашему мнению, не вполне обоснованным, представляется мнение известного историка медицины Н. А. Богоявленского.

«Несмотря на некоторую осведомленность русского лечца в области “теории” хирургии, само хирургическое лечение допетровской эпохи отличалось значительным консерватизмом, – полагал Богоявленский. – Если не считать активного вмешательства при чумных бубонах (“просечение их топорком”) и случаев кровопускания, то все оно почти сводилось к обработке ран и язв. Некоторые хирургические операции, даже такие, как ампутация конечностей, были небезызвестны народной медицине. Но упоминания о них в тексте приводятся попутно, мимоходом. Сами русские врачеватели не ставят эти радикальные мероприятия своей целью, не стремятся к ним, а самих себя прямо противопоставляют хирургам – “мастерам кои раны лечуть”. О зашивании ран русская народная медицина знает, но об иглах и швах в рукописях нет упоминаний. Костные переломы, несомненно, успешно лечились русскими врачевателями, но ни одного типа неподвижной повязки в лечебниках не приведено… Это был младенческий период русской хирургии. Эмпирические познания находились в процессе медленного накопления»[176].

Полагаю, что все-таки этот возраст русской хирургии вряд ли правильно называть «младенческим» – скорее, он был ближе к «подростковому».

В самом деле, так называемая «массовая» хирургическая помощь в России тогда не намного отличалась от таковой в странах Европы. Например, ампутации конечностей («оттирания»), о которых в летописях упоминалось «попутно, мимоходом», – эти сложнейшие по тем временам операции хотя и нечасто, но все-таки производились русскими резалниками, об этом сохранились исторические свидетельства. Раз делали средневековые лечцы «сшивание» ран – значит, использовали они и соответствующие инструменты и приспособления (иглы, нити и пр.). Операции производили «на лавке лекарской» (операционном столе). Для транспортировки раненых с переломами конечностей и их лечения применяли шины из различных подручных предметов – об этом тоже упоминалось в летописях. Не было, правда, у нас тогда профессоров хирургии – так и в Западной Европе, несмотря на многовековое существование университетов, они насчитывались буквально единицами. Не было и «братств хирургов» – только потому, что разделение медицины и хирургии было неведомо в России ни тогда, ни потом…

В XVII в., да, пожалуй, и еще раньше, распространенным медицинским сочинением был «Прохладный Вертоград». В этой рукописи, представлявшей собой своеобразную «фармакопею», содержались сведения о лечебном действии многих лекарств, приготовленных из растений, животных, минералов и пр. В конце рукописи были чисто «терапевтические» разделы, например, «О науке и о знаменах в людских немощах, по некоторым знаменам подлинным, по науке лекарской, здорового или нездорового человека», или «О познании пако познати воду человеческую (мочу. – М.М.) в склянице», или «О науке врача Моисея Египтянина по Александру царю Македонскому»: последний раздел, кстати, был составлан в явном «гиппократовском» духе и содержал полезные гигиенические наставления, связанные с едой и образом жизни в различные времена года[177].

«Прохладный Вертоград» был известен в нескольких списках, отличавшихся друг от друга. Так, В. Ф. Груздев в своей диссертации «Русские рукописные лечебники» (1946) анализировал, очевидно, еще один список «Прохладного Вертограда», который был, по его мнению, переводным произведением и в котором бьши прямые ссылки на Гиппократа, Авиценну и других авторитетов медицины. (Как указывалось выше, «Прохладный Вертоград» еще в 1534 г. на русский язык с немецкого перевел доктор Николай Булев.)

Близким к «Вертограду» по содержанию, т. е. лечебником, было вышеупомянутое «Сказание о пропущении вод». Этот лечебник, переведенный с немецкого языка, представлял собой (впрочем, как и «Вертоград») концентрацию всех передовых достижений тогдашней медицинской мысли Западной Европы[178].

Переводным был и «Лечебник изображенный от многих философов, от мудрых лекарев перепись всяким зельям от всяких недугов» (XVII в.). Характерно, что уже в самом начале этой рукописи, в гл. 2, говорилось: «Филона» Ипократа седьми верст рече быти человеку и о сотворении малого мира сиречь человека»[179].

Различные списки этих медицинских сочинений отличались друг от друга: очевидно, позднейшие из них постоянно обновлялись. Но суть их, прослеживаемая в описании теоретических вопросов, в ссылках на достижения врачей древности, прежде всего Гиппократа и Галена, оставалась одной и той же.

Возникновение лечебников (русских врачебников) Л. Ф. Змеев относил к концу XV столетия. Есть, однако, веские основания считать, что они появились гораздо раньше.

Бесспорно, очень многие старинные медицинские рукописи, которые существовали в раннее Средневековье, не дошли до нас. Так, В. М. Флоринский, описывая «Зелейник, или Травоврач», нашел, что в заголовке указан год 1306, т. е. начало XIV в.: он вполне оправданно считал, что эта дата имеет большое значение «как намек на сохранившееся у переписчика предание о времени происхождения первых рукописных русских травников»[180]. Конечно же, были и еще более древние рукописи.

Коль скоро ученые монахи, успешно занимавшиеся врачеванием в Древнерусском государстве, пользовались сочинениями Гиппократа и других древних врачей, логично предположить, что именно они, наряду с «писцами» Ярослава Мудрого были авторами переводов этих сочинений на русский язык. Переводы эти, как уже указывалось, были, скорее всего, «авторизованными».

И впоследствии, на протяжении веков, многочисленные переводчики и переписчики, продолжая эту линию, настолько «авторизировали» их (внося туда, например, различные дополнения, адаптировавшие текст к местным условиям), что это были уже, по сути, новые произведения, хотя и сохранявшие в основном свою первоначальную научно-медицинскую сущность: они представляли довольно стройную систему медицинских знаний того времени, в которой Гиппократ и Гален занимали достойное место. В общем, в этих медицинских рукописях содержался еще и богатейший опыт народной медицины, и русских лекарей (лечцов), освященный, однако, сочинениями классиков древней медицины.

Именно так, очевидно, и родились рукописные русские медицинские книги – врачебники, лечебники, травники, которые на протяжении столетий служили руководством и для медицинской практики, и для обучения (по методу «ремесленного ученичества», а затем и в медицинской школе) российских лекарей.

Медицинские проблемы затрагивались не только в специально медицинских сочинениях, но и в книгах «энциклопедического» содержания. Так, в середине XVII в. Арсений Сатановский перевел в Москве с латинского языка книгу «О граде царицы, или