всему Союзу для молодежи организовывались буйные антирелигиозные шабаши с факелами, шествиями, плясками, кощунственными песнями и частушками.

Священнослужителей в первую очередь репрессировали в ходе раскулачиваний. Закрывались храмы, монастыри. Многие из них были взорваны. Другие передавали под использование колхозам. В ходе кампании было закрыто 90 % храмов, которые еще оставались действующими после погрома 1922–1923 гг. А если прихожане пытались протестовать, это объявлялось «кулацкими восстаниями» и соответственно подавлялось. Наказания были суровые. Лагеря, ссылки на «спецпоселения» — и для тех, кто проходил по церковным делам, места «спецпоселений» выбирались самые гиблые. Если удавалось состряпать дела о «контрреволюционных заговорах», казнили. В 1932 г. в ростовской тюрьме расстреляли митрополита Кавказского Серафима (Мещерякова), епископа Барнаульского Александра (Белозера) и 120 священников и монахов. Расстрелы и тайные убийства священнослужителей осуществлялись и в других местах. Случайный свидетель-геолог поведал о расправе над 60 священниками в июле 1933 г. на берегу Лены. Их ставили на край ямы и задавали вопрос, есть ли Бог. Каждый твердо отвечал: «Да, есть Бог!» — и звучал выстрел.

Веру в Господа в народе наметили искоренить напрочь. Чтобы на «пустом месте» насаждать нечто иное, не русское, а то и не человеческое, превращая людей в обезличенный «материал» для коммунистического общества, — как учил Бухарин. Впрочем, «обновленцев» не трогали. Их большевистские идеологи признавали даже полезными. Их опекало ОГПУ. Им передавали часть храмов, отобранных у православных. Только из подаренного властями Храма Христа Спасителя «обновленцев» всё же выгнали — когда решили его взорвать и воздвигнуть на его месте грандиозную химеру, Дворец Советов высотой 415 метров. Чтобы идолище Ленина возвышалось над облаками.

Глава 10. Диверсия голодомора

Пик советских бедствий пришелся на конец 1932 — начало 1933 г. Индустриализация шла бурно, но с огромными издержками и перекосами. Ударным трудом строились промышленные гиганты, а для их функционирования еще не было инфраструктур, они еще не были обеспечены сырьем, смежными производствами, сбытом продукции. Работа шла в штурмовом режиме, с нарушением норм охраны труда. Неумелые строители калечились. Скученность людей, отвратительные условия бараков приводили к высокой заболеваемости и смертности. За рубежом покупались технологии, оборудование. И тут уж Запад «доил» СССР по полной программе.

Правда, ситуация была иной, чем в начале 1920-х, теперь Москва приобретала необходимое, чтобы преодолеть зависимость от иностранцев. Но покупала втридорога. А русские товары — зерно, нефть, лес, золото — зарубежные партнеры получали по чрезвычайно дешевым ценам, зачастую ниже себестоимости. В условиях Великой депрессии для западных фирм такие связи оказывались спасительными. А Советскому Союзу ради нужной позарез валюты приходилось отдавать за бесценок то, чего не хватало самим. Снова шли на продажу и произведения искусства, антиквариат. Но во внешнеторговых представительствах засели те же деятели, которые и раньше участвовали в махинациях Троцкого и его компании. Сделки сопровождались новыми махинациями, подписывались контракты на грабительских для нашей страны условиях.

В сельском хозяйстве дело обстояло еще хуже, чем в промышленности. Созданные колхозы бедствовали. Получая за труд мизерную оплату, крестьяне воровали, работали спустя рукава. Назначенные сверху председатели доламывали хозяйства, не умея их организовать, а нередко и воруя куда больше рядовых колхозников. Добавлялись порождаемые неизвестно кем сумасбродные проекты наподобие вырубания на Кубани виноградников и выращивания хлопка. А 1932 г. выдался неурожайным, планы хлебозаготовок провалились. И тогда-то на южные области обрушился удар…

Готовился он заблаговременно. Для фабрикации повода были использованы журналисты. На Кубань осенью 1932 г. прибыл корреспондент «Правды» Ставский и «высветил» сплошную «контрреволюцию». Писал, что прежняя «белогвардейская Вандея» проводит «организованный саботаж», в станицах живут отсидевшие свой срок белогвардейцы, и «местные власти не предпринимают никаких мер». Вывод делался: «стрелять надо контрреволюционеров-вредителей». В Ростове, центре Северо-Кавказского края, сентенции Ставского подхватила газета «Молот»: «Предательство и измена в части сельских коммунистов позволили остаткам казачества, атаманщине и белогвардейшине нанести заметный удар».

И сразу же последовали репрессии. Ростовское ГПУ выслало на Кубань три отряда особого назначения, они поехали по станицам. Все было так же, как в гражданскую. Отряды состояли из «интернационалистов» — латышей, мадьяр, китайцев. Значит, заранее сформировали их, заранее разместили на юге в ожидании «сигнала». О том, что операция была спланирована на высоком уровне, говорит и другой факт — для руководства ею в Ростов прибыли из Москвы Каганович и Ягода. Каратели начали массовые аресты и расстрелы. Часто они были публичными. Только в Тихорецкой три дня подряд на главную площадь ровно в полдень выводили по 200 обреченных, приказывали раздеваться донага и косили из пулемета. Расстрелы загремели и по другим станицам Кубани, по Ставрополью, Тереку.

Одновременно была устроена партийная «чистка» — из рядов ВКП(б) изгоняли за «попустительство саботажникам», непринятие должных мер. По Северо-Кавказскому краю исключили из партии 26 тыс., 45 % сельских коммунистов. Со многими из них обращались так же, как с раскулаченными, — конфисковывали имущество и отправляли в ссылки. Но даже не расправы, не ссылки оказались самой страшной мерой.

4 ноября 1932 г. Северо-Кавказский крайком принял постановление: за срыв хлебозаготовок занести на «черную доску» станицы Новорождественскую, Медведовскую, Темиргоевскую. «Позорно провалившими хлебозаготовки» объявлялись Невинномысский, Славянский, Усть-Лабинский, Кущевский, Брюховецкий, Павловский, Кропоткинский, Новоалександровский, Лабинский районы. Из них предписывалось вывезти все товары, закрыть лавки, «досрочно взыскать все долги». Но хотя «позорно провалившими» признали часть районов — а те же самые меры были распространены на всю Кубань! И на Дон тоже!

Северо-Кавказским краем кампания не ограничилась. На Украине также появились журналисты, вскрывали «кулацкую контреволюцию». На основе «выявленных» фактов якобы саботажа 14 декабря 1932 г. было принято совместное постановление ЦК и правительства «О хлебозаготовках на Украине, Северном Кавказе и в Западной области». Ставились жесткие сроки завершить заготовки к 10–15 января. На основе этого постановления украинские власти во главе с Постышевым, Косиором, Чубарем ввели меры, аналогичные Северо-Кавказскому краю.

Любая торговля прекращалась, развернулись повальные обыски для «отобрания запасов хлеба у населения». Выгребали не только излишки, а все подчистую. Забирали то, что было выдано колхозникам на «трудодни», — их заработок за прошлый год. Овощи и картошку, выращенные на приусадебных участках. Забирали другие продукты, которые нищие колхозники заготовили на зиму, — сушеную рыбу, грибы, ягоды, фрукты. Отбирали и деньги, ценности, в счет «долга». Многие пытались сберечь хоть что-нибудь. Но если спрятанное находили, налагали штрафы. Или объявляли найденные продукты крадеными, за это давали 10 лет.

Ну а если ничего не находили, вымогали продовольствие и деньги угрозами, пытками. Людей избивали, запирали в холодных амбарах, держали под арестом без еды и воды. На Дону известны случаи, когда сажали на раскаленные печи, гоняли голыми по снегу. За несдачу заготовок, за неуплату штрафов конфисковывали дома, выгоняя семьи со стариками и младенцами на мороз. Ограбленные области стали вымирать от голода. Среди зимы продовольствие взять было негде. Оно исчезло с прилавков и в городах. Сразу, одним махом. Вчера было, а сегодня вдруг пропало.

Эпицентры бедствия оцеплялись чекистами