— Я тебя ни в чем не упрекаю, — ответил Конвэй. — К сожалению, вопрос не в том, кому из нас все это нравится или не нравится. Речь идет о том, что все мы должны смириться. Если эти люди утверждают, будто не могут дать носильщиков, то, откровенно говоря, нам ничего не остается, как ждать, когда придут те, другие. Не хочется признавать нашу полную беспомощность, но боюсь, так оно и есть.

— Вы хотите сказать, что мы должны торчать здесь целых два месяца?

— Не вижу, какой у нас есть выбор.

Мэлинсон стряхнул пепел сигареты, выказывая деланное безразличие.

— Тогда ладно. Пусть два месяца. А теперь давайте дружно кричать «ура» по этому поводу.

Конвэй продолжил:

— Не понимаю, почему наше нахождение здесь должно оказаться намного хуже двухмесячного пребывания в любой другой изолированной части света. Люди наших профессий привыкли, что их посылают в самые неожиданные места. Думаю, могу это сказать о каждом из нас. Конечно, для тех, у кого есть родные и друзья, это плохо. Лично мне в этом отношении повезло. Не могу себе представить, кто бы стал всерьез обо мне беспокоиться. А что до моей работы, какую бы мне там ни прочили, с ней справится и кто-нибудь другой.

Он повернулся к остальным, словно приглашая каждого объяснить, что означает такой поворот судьбы для него лично. Мэлинсон не стал распространяться о себе, но Конвэй и так был в курсе его проблем. В Англии его ждали родители и девушка, что делало его жизнь достаточно трудной.

Барнард, с другой стороны, охотно откликнулся и выказал то благодушие, к которому Конвэй уже почти привык.

— Ну что ж, думаю, в этом смысле и я неплохо устроился, поэтому два месяца заключения меня не погубят. Что касается моего семейства в далеком родном городе, никто и бровью не поведет. Я всегда был негодным человеком по части соблюдения сроков переписки.

— Вы упускаете из виду, что наши имена появятся в газетах, — напомнил ему Конвэй. — Всех нас объявят пропавшими без вести, и люди, естественно, будут думать худшее.

Барнард встрепенулся и какое-то мгновение казался смущенным, но потом ответил с легкой усмешкой:

— А, да, это правда, но меня это не касается, уверяю вас.

Конвэй был рад подобному благодушию, но слова Барнарда показались ему немного загадочными. Он обернулся к мисс Бринклоу. Во время беседы с Чангом она не сказала ни слова. Конвэй полагал, что у нее тоже будет относительно мало тревог личного порядка. Она весело заметила:

— Как говорит мистер Барнард, два месяца здесь — не основание, чтобы поднимать шум… Все равно, где находиться тому, кто состоит на службе у Господа. Провидение послало меня сюда. Я чувствую себя призванной.

Такой взгляд на вещи показался Конвэю весьма удобным — при сложившихся-то обстоятельствах.

— Я уверен, — сказал он ободряюще, — что ваше миссионерское общество будет вами довольно, когда вы вернетесь. Вы сможете предоставить им много полезной информации. В этом смысле мы все обогатились впечатлениями. Это должно нас в некоторой степени утешать.

Разговор стал общим. Конвэя весьма удивило, как легко Барнард и мисс Бринклоу смирились с неизбежностью. Такое положение вещей успокоило его, поскольку теперь оставался лишь один недовольный. Но и Мэлинсон после напряженных долгих пререканий переживал некое притупление чувств. Он все еще был не в себе, но уже старался найти плюсы в сложившейся ситуации.

— Только небеса ведают, какое занятие мы здесь себе найдем! — воскликнул он.

Однако же сам факт, что у него вырвались эти слова, свидетельствовал о попытке примириться с неизбежным.

— Главным образом мы должны стараться не раздражать друг друга, — сказал Конвэй. — К счастью, места здесь, кажется, хватает, и избытка обитателей не наблюдается. Пока, если не считать слуг, мы видели только одного здешнего жителя.

Барнарду удалось найти еще одно основание дня оптимизма.

— С голоду не умрем. По крайней мере если кормежка, которую мы получали до сих пор, более или менее соответствует здешнему среднему уровню. Вы знаете, Конвэй, ведение хозяйства тут наверняка требует огромного количества твердой валюты. Эти ванны, например, стоят больших денег. Но я не вижу, чтобы кто-нибудь что-либо здесь зарабатывал. Разве только эти ребята в долине, но и тогда они не смогли бы производить достаточно продукции на экспорт. Хотел бы я знать, не добывают ли они полезные ископаемые.

— Все это место опутано проклятой тайной, — отозвался Мэлинсон. — Готов утверждать, у них припрятаны горшки с деньгами, как у иезуитов. А что до ванн, то, вероятно, их подарил какой-нибудь миллионер-жертвователь. В любом случае я перестану обо всем этом думать, как только отсюда выберусь. Должен при всем при том заметить, что пейзажи здесь весьма неплохие. Прекрасный центр для занятия зимними видами спорта, будь это в подходящем месте. Хотел бы я знать, нельзя ли покататься на лыжах вон по тем склонам.

Конвэй бросил на него испытующий и слегка удивленный взгляд.

— Вчера, когда я нашел несколько цветков эдельвейса, ты напомнил мне, что я не в Альпах. Думаю, сейчас моя очередь сказать то же самое. Я бы не советовал тебе здесь проделывать трюки в духе Венген-Шайдегг.[20]

— Не могу представить, чтобы здесь видели когда-либо прыжки на лыжах.

— Или хотя бы хоккейный матч, — весело отозвался Конвэй. — Можем попытаться создать пару команд. Как насчет «Джентльмены» и «Ламы»?

— Несомненно, это помогло бы им научиться играть, — вставила мисс Бринклоу с обворожительной серьезностью.

Найти достойное продолжение подобному разговору было бы нелегко. Это и не понадобилось: подошло время обеда, и появившиеся блюда, равно как и быстрота их смены, производили самое благоприятное впечатление. Когда вошел Чанг, снова чуть было не возобновились прежние пререкания. Но китаец тактично отвечал на их вопросы, был доброжелателен, и четверо путешественников, не сговариваясь, решили сохранять мир. Когда он заметил, что они, возможно, хотели бы познакомиться с монастырем и он рад послужить им проводником, предложение было с готовностью принято.

— Ну конечно, — сказал Барнард. — Раз уж мы тут, надо изучить местность. Я думаю, что не скоро кому-нибудь из нас случится нанести сюда повторный визит.

Мисс Бринклоу высказалась более глубокомысленно.

— Когда мы покидали Баскул на этом аэроплане, я, конечно же, не могла и мечтать, что мы попадем в подобное место, — пробормотала она, когда все последовали за Чангом.

— И мы до сих пор не знаем, почему это случилось, — откликнулся неумолимый Мэлинсон.

Конвэй не ведал расовых или национальных предрассудков, и ему всегда требовалось особое усилие, чтобы показать (как он порой делал это в клубах или в вагонах первого класса), будто он особо ценит «белизну» красного как рак лица под высоким цилиндром. Создавать такое впечатление значило избегать лишних проблем, особенно в Индии, а Конвэй всегда старательно уворачивался от неприятностей. Но в Китае нужды в этом не возникало. У него было много друзей-китайцев, и ему никогда не приходило в голову смотреть на них сверху вниз. Поэтому ничто не мешало ему видеть в Чанге пожилого джентльмена с хорошими манерами, каковому, может быть, нельзя полностью доверять, но который, несомненно, является глубоко интеллигентным человеком. Мэлинсон, однако, смотрел на китайца сквозь прутья воображаемой клетки. У мисс Бринклоу отношение к Чангу было резкое и — как к заблуждающемуся язычнику. Ну, а Барнард, с его полным юмора благодушием, обращался с Чангом так, как он обращался бы с любым дворецким.