символ безответной горестной любви. «Второе крещенье» поэта – это крещенье новой любовью и новым приобщением к стихиям природы. «Твердь» – в словаре Блока это слово обозначает иной, «звёздный» или «надзвёздный» мир, мир неземной. «Заграждена снегами твердь» – этот стих говорит о том, что поэт остаётся в материальном, земном мире природы. Он уже не верит в счастливую любовь, сулящую ему потусторонние откровения: «Весны не будет, и не надо…» Другое истолкование: речь, быть может, идёт об очерствении сердца, о невозможности любви для человека, который «устал от ласк подруги» и охладел не только к ней, но и к любви вообще; в таком случае и каждый стих получает иное объяснение, а вся вещь оказывается осознанием своего движения в сторону смерти, движения, сулящего не только утраты, но и духовные приобретения («Весны не будет, и не надо…»). Оба эти варианта не исключают друг друга; их можно и объединить, обобщить в более отвлечённой сфере. Стихи Блока – как, впрочем, и вообще создания лирической поэзии – не могут быть очерчены единственной смысловой линией: их контур расплывается, двоится и троится. Вспомним «лестницу смыслов»: если так читается Фет, то в гораздо большей степени – Блок, сделавший многосмысленность художественным принципом. Осмыслить данное стихотворение – это прежде всего верно понять слова: «метели», «снеговая купель», «крещенье», «весна», «твердь». Но особенность блоковских слов в том, что они не имеют однозначного смысла; «весна» может значить и «разделённая любовь», и вообще «жизнь», и «земное счастье», и даже «мечта», как в стихотворении, написанном в том же 1907 году:

О, весна без конца и без краю –

Без конца и без краю мечта!

Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!

И приветствую звоном щита!

«Заклятие огнем и мраком»

Итак, стихи о роковой страстной любви и безразличии женщины оказались сложнейшей метафорой, каждый отдельный элемент которой не поддаётся никакой разумной расшифровке.

И всё же понять их можно, только необходимо для этого привлечь достаточно широкий контекст – весь цикл «Снежная маска», да и некоторые стихи 1906 года, например стихотворение, кончающееся строфой:

И что́ ей молвить – нежной?

Что сердце расцвело?

Что ветер веет снежный?

Что в комнате светло?

«Хожу, брожу понурый…»

А в стихотворении «На чердаке» говорится о смерти – настоящей или метафорической? – любимой женщины:

Ветер, снежный север,

Давний друг ты мне!

Подари ты веер

Молодой жене!

Подари ей платье

Белое, как ты!

Нанеси в кровать ей

Снежные цветы!

Слаще пой ты, вьюга,

В снежную трубу,

Чтоб спала подруга

В ледяном гробу!..

«На чердаке»

Потребовалось бы слишком много места для того, чтобы в подробностях раскрыть символическое значение «холода», «снежной вьюги», «снежного ветра», «кубка метелей» у Блока. Достаточно сказать, что внутри цикла «Снежная маска» возникает своя система смыслов, которую нельзя перенести ни в какое другое произведение и которую нельзя понять извне. Это особый вид контекста, в пределах которого создаются собственные, местные значения каждого слова и словосочетания.

Стихи Лермонтова можно понять – хотя и не до конца, – даже оставаясь в границах отдельного стихотворения; полное их понимание даёт выход в тот контекст, который мы назвали «контекст “Лермонтов”». Стихи Блока по отдельности вообще останутся непонятыми – они требуют знания того поэтического языка, который лежит в основе целого цикла. Взаимоотношения между отдельными элементами этой системы, этого языка сложны; трудно представить себе «Словарь языка Блока», где оказались бы раскрыты все эти связи и отношения.

Здесь необходимо сотворчество читателя, к воображению которого предъявляются большие и многообразные требования.

Контекст «цикл»

В новейшей литературе поэты часто объединяют стихотворения в циклы. Цикл – группа лирических вещей, связанных единством переживания и общими героями. Каждое из стихотворений цикла может существовать и само по себе, но цикл – это более обширный контекст; он обогащает отдельное стихотворение, придаёт ему новые смыслы, дополнительные, иногда существенные оттенки. Циклы очень важны для творчества таких поэтов, как Блок, Маяковский, Ахматова, Пастернак, Цветаева, Тихонов. Это – ещё одна ступень лестницы контекстов, рассматриваемых нами.

Циклы могут быть объединены путешествием автора; таковы «Стихи о Париже» и американские стихи Маяковского, «Итальянские стихи» Блока, «Тень друга» Тихонова. Цикл может быть посвящён женщине – например, «Кармен» Блока или «Последняя любовь» Заболоцкого. В центре цикла может стоять какой-нибудь один образ, имеющий для поэта особое, иногда даже символическое значение. Таковы некоторые циклы М. Цветаевой.

Вот, например, её цикл «Стол» (1933). Составляющие его шесть стихотворений посвящены письменному столу – как постоянному спутнику поэта, помощнику, символу литературного труда. Пятое стихотворение гласит:

Мой письменный верный стол!

Спасибо за то, что, ствол

Отдав мне, чтоб стать – столом,

Остался – живым стволом!

С листвы молодой игрой

Над бровью, с живой корой,

С слезами живой смолы,

С корнями до дна земли!

Стихотворение это вполне законченное. Стол соединяет в себе и предмет мебели – письменный стол, – и то дерево, из которого он сделан. Дерево в столе не умерло, оно продолжает жить – с листвой, корой, смолой, корнями; недаром так близки друг другу слова «стол» и «ствол» – они, эти слова, родные братья, связанные не происхождением, но роднящими их почти одинаковыми звуками. Важное слово – эпитет «живой»; на пространстве в 8 строк он повторён трижды. Но стол более живой, чем даже дерево: он – человек или, точнее, что-то вроде кентавра; только кентавр – это полуконь, получеловек, а стол Цветаевой – получеловек, полудерево. О нём сказано: «С листвы молодой игрой / Над бровью…» А привычное словосочетание «письменный стол» разбито вдвинутым между словами эпитетом «верный» – «письменный верный стол» совсем не то же самое, что «верный письменный стол»: в первом случае определение «письменный» становится эпитетом, уравнивается в правах с «верный», и «стол» одухотворяется. В целом же стихотворение даёт образ фантастический, который может быть лишь с трудом воссоздан воображением. И всё же образ этот достоверен, ибо читатель понимает, что значат игра листвы, живая кора, слёзы смолы и корни, уходящие в землю, применительно к письменному столу, который оказывается частью живой природы: речь ведь идёт не о столе, а о поэте, о его внутреннем мире.

Это стихотворение понятно и само по себе, но понимание его будет глубже,