Цыганские пляски под баян пользовались успехом у местных жителей, и время от времени мы выступали на деревенских свадьбах и праздниках. С приходом зимы скорость наших перемещений резко возросла — мы разъезжали на почтовых тройках от одного кабака к другому.

В эти месяцы нашему взору предстало многое. Пещера, где лежали иссохшие (вероятно, еще при жизни, от голода) тела. Огромная деревня, сожженная дотла красными лишь потому, что люди отказались сдавать деньги. Другая захваченная красными деревня, полная вооруженных до зубов бандитов. Там нас принялись допрашивать, но Нина напоила старосту водкой, и мы спаслись. Пустынная дорога, на обочине которой лежали трупы расстрелянных белых или чехов, они были связаны проволокой по пять человек (от этого зрелища нас пробил холодный пот). Высокие горы и огромные озера, которых нет на карте...

Сибиряки не сочувствовали ни белым, ни красным, но повсюду ходили слухи о первом женском батальоне, сформированном в Петрограде в 1917 году.

Ужасные, невиданные метели, величественное северное сияние, лунная ночь на озере Ханка, когда я играл народную мелодию «каппорэ», а Нина так загрустила, что даже заплакала... Бесконечные воспоминания...

Наш приезд во Владивосток оказался бессмысленным. Возможно, мы просто заскучали по большому городу, к тому же я хотел как-нибудь узнать, что происходит в Харбине.

В январе следующего (то есть уже нынешнего) года, когда Никольск был взят белыми, меня заподозрили в шпионаже, но я выпутался из этой истории благодаря цыганскому языку, которому научился у Нины.

Мы прибыли во Владивосток на тройке и остановились недалеко от парка на улице Светланская. Старый кирпичный дом, на пятом этаже которого мы сняли комнату, напоминал дымовую трубу. Помню, как нелегко было таскать наверх дрова для печки. Фамилия хозяйки была то ли Врунова, то ли Болтунова (я не шучу). Эта женщина оказалась из подпольного мира, и в ее номерах то и дело останавливались проститутки, контрабандисты, бродячие артисты, игроки и жулики всех мастей.

Болтунова познакомила Нину с каким-то криминальным авторитетом, и она, по обыкновению ярко накрашенная, выступала в кабаках и ресторанах. Я же никуда не выходил.

— Во Владивостоке расквартирована японская армия. Вдобавок теперь, когда город покинули американские военные корабли, началась охота на шпионов. На привокзальной площади каждую неделю кого-то расстреливают, поэтому лучше не рискуй. Когда лед растает, мы поплывем на джонке в Шанхай.

Насвистывая, Нина уходила, однако не забывала оставить мне черный хлеб, консервы и водку. В ее отсутствие я играл на баяне и писал заметки о наших странствиях, но после месяцев привольной бродячей жизни мне было невыносимо в четырех стенах. Когда же она возвращалась домой, уставшая и вдребезги пьяная, мне делалось еще тоскливей. К февралю здоровье мое уже оставляло желать лучшего, и единственное, на что я был способен, — подкладывать хворост в огонь. Похоже, у меня снова начался плеврит. Я страдал от кашля и легкого жара, впрочем, старался не подавать виду. Но, вероятно, мучения мои скоро закончатся...

Позавчера (восьмого февраля?) Нина вернулась домой раньше обычного, в половине десятого, без берета и в снегу.

— Что случилось?

«Наверное, повздорила с гостями», — подумал я.

Молча отряхнув одежду, она подбросила хвороста в печь, придвинула к ней кресло и какое-то время не мигая глядела на огонь. Придя в себя, Нина достала из правого кармана крупную грушу своего любимого сорта и начала есть неочищенный плод. Из левого кармана она извлекла и бросила мне несколько завернутых в бумагу египетских сигар — я мечтал о таких во время наших скитаний.

— Слушай, я больше не могу, — сказала она и улыбнулась.

— Почему? — Опьяненный хорошим табаком, я спокойно выдувал дым.

— Им все известно, — голос ее звучал шутливо.

Оказывается, как только мы прибыли в город, Нина принялась осторожно наводить справки о положении дел в Харбине, но вплоть до сего дня информации не было. Публика ожесточенно спорила о том, выведет ли Япония войска из Сибири, а вот о хищении ста пятидесяти тысяч иен и расстреле Ослова никто и словом не обмолвился. Видимо, чем страшнее тайна, тем тщательнее ее оберегают... Но нашему спокойствию пришел конец.

Танцуя в подвале модного ресторана «Русский» на Светланской улице, она заметила двух благородных на вид японцев — те пили виски за столиком и, поглядывая на Нину, о чем-то переговаривались. Она приблизилась к мужчинам, но едва ли могла разобрать японскую речь. Господа смеялись и обменивались репликами вроде: «Нет, непохожа!» и «Говорю же, это она». Вскоре гости перешли на шепот, и Нине показалось, что сквозь музыку она слышит: «Дело о краже — полная чушь!» и «Ослов... сто пятьдесят тысяч? Не верю!» Опасаясь, что ее продолжительное присутствие вызовет подозрения, девушка стала отдаляться, но вдруг один из японцев швырнул ей под ноги червонец.

При виде небывалой щедрости Нина похолодела, однако ей следовало поприветствовать гостей, и, смело улыбаясь, она в энергичном танце проследовала к столику, как вдруг...

— А-ха-ха! Гляди-ка! Стриженая! — Мужчина стянул с ее головы берет. —Веснушек не видно, но возраст тот же. Слушай, Ная... сколько тебе лет? — Спросил он на чистейшем русском.

Нина потеряла дар речи от ужаса. Если бы не белила, ее бы точно узнали! Но вскоре она поняла, что посетители очень пьяны. Поэтому разговор велся полушутливо.

— Эй, танцорка! — Глядя на нее, пожилой японец рассмеялся и утер ладонью рот. — Ты Нина? Не отпирайся!

Набравшись храбрости, девушка с улыбкой кивнула и задорно ответила:

— Верно! По-японски — Нина, а по-русски — виски!

Мужчины расхохотались, стуча кулаками по столу. Схватив девушку под руки, они вышли в центр зала, швырнули денег музыкантам и принялись от души плясать. Пожилой нахлобучил на себя берет и, подпрыгивая, сорвал аплодисменты публики. А Нина, дрожа от страха, пыталась изображать веселье. О, до чего же мне было ее жаль...

Вернувшись к столику, мужчины заказали джина, но, как только официант принес алкоголь, Нина недолго думая залпом осушила все три стакана. Окружающие ахнули, а девушка лишь бросила снисходительный взгляд и пустилась в пляс, как ветряная мельница. Затем, пройдя в кухню, Нина подозвала официанта по фамилии Мукацкий (он был лысый,