Папа посмотрел на меня и увидел мою отчаянную гримасу, означающую «молчи», не стал возражать, а запил вареник чаем. Как мама и обещала, на следующее утро стала наводить в квартире порядок, сняв с потолка паутину. Папа для этого приспособил ей длинную швабру, а сам был мамой направлен на улицу, вытряхивать от пыли дорожки. Придя с дорожками, пошёл на кухню мыть посуду, затем вынес помойное ведро, а я отправился с двумя вёдрами за водой к уличной колонке, потому что дома у нас не было водопровода. На этом моя миссия закончилась, и я ушёл из дому, оставив дружных родителей довершить совместный труд. Придя через несколько часов, застал «полуубранную» квартиру, недомытые полы и встревоженного папу! Мама сидела на стуле перед шкафом и «проводила инвентаризацию» — выбирала из него все на пол, пересчитывая простыни, наволочки, пододеяльники.

Она была вся потная, лицо красное, глаза горели негодованием. Она без конца повторяла: «А, чтобы тому руки отсохли, кто это сделал, чтобы они большего не имели!». — «Что случилось?» — спросил я её. Мама посмотрела на меня мутными, красными глазами и сказала: «У тех, кто у меня тащит бельё, у них чтобы руки отсохли!». — «А кто это у тебя тащит?» — притворно спросил я, поняв, кто вор! «Тот, кто тащит, тот знает!» — ответила мама, и зло покосилась в сторону папы. Видя, что я вслед за ней посмотрел в его сторону, она повторила: «Да, чтобы им руки отсохли!». — «А в чём дело? — не унимался я. — Что случилось?». Я впервые слышал от неё о пропаже белья, так, по мелочам, она и раньше говорила, что бабушка у нас подворовывает: то картошку, то продукты. Несколько лет назад она нас уговаривала, что сосед поменял в сарае картошку — забрал нашу крупную, а подсунул свою мелкую. На моё замечание: «Что за благородный вор, такой?!» — она не отреагировала логичным рассуждением, а велела не считать её дурнее меня. А тут, чувствовалось, что-то новое произошло! В воздухе пахло крупным скандалом! «У меня не хватает двух простыней! — объявила мама. — Чтобы им руки отсохли!». — «А может быть, ты ошиблась?» — несмело спросил я. «Иди ты!! — приглушённо выкрикнула она. — Не считайте меня за дурочку, я умею считать!». — «Ну, может быть, было меньше, Люся?» — поддержал меня папа, подойдя к куче белья. «На, сам считай! Считай, считай, считай, негодяй! Давись, сволочь! Все давитесь, сволочи! Чтобы вам руки поотсыхали! Ладно, делайте мне, делайте, издевайтесь! — зарыдала она горькими слезами. — Но на ваш конец я тоже не завидую! За эти издевательства вам тоже хорошо не будет! А ты смотри! — обратилась она ко мне. — Тебе я больше всех нужна! У тебя язва, ты больной и без меня…! Я тебе не завидую! Тебе я нужна, и если ты тоже будешь издеваться и слушать их, я и на тебя тоже плюну, как на Марика! Он уже думает, что всё, мама не нужна! Но ничего: „Придет коза до воза!“. Пусть всё это горит, мне ничего не надо! Дура, что я должна из-за всего нервничать?! — и добавила, обращаясь к папе. — Будешь спать на полу, на тряпках, раз тебе не нужны простыни!». Папа уже молчал, не спорил, готов был, по-видимому, спать на чём угодно, лишь бы в доме было спокойно и мама не нервничала. «Молчишь?! Нечего сказать?! — продолжала она. — Какой ты дурак! Зачем ты это делаешь, уже дошёл до тряпок?!». — «Он украл?» — ехидно спросил я. «Кто украл, тот знает! Не надо, не надо! Я тебе не враг, но запомни, тебе хорошо тоже не будет! — пообещала мне мама. — Не будь сионским мудрецом!».

Это было что-то новое в её репертуаре! Где она такой гадости нахваталась? Кто её научил?! Она вышла в другую комнату, слышно было, как она плачет и причитает: «За что мне это, за что?!». Марик огорчился, узнав последние новости у нас дома. Я ему посоветовал у мамы ничего не спрашивать. Но мама сама его спросила: «Ну, что?! Папочка тебе уже рассказал про свои проделки?». — «Нет, ничего не говорил, — ответил Марик, — а что он натворил?». — «Ты знаешь, что! Не притворяйся, вы все хорошо знаете — одна компания! А, как ты живёшь? Что-то ты меня не приглашаешь в гости! Ты меня можешь не стесняться, я ещё культурнее твоей Розочки!». — «Пожалуйста, приходи! Только я сам себя там в гостях чувствую», — пояснил ситуацию Марик. На следующий день мама всё-таки отправилась к Марику в гости, что-то её сильно туда тянуло! Я понимал, что это неспроста, но не понимал ещё, в чём дело. Мама взяла с собой торт, который накануне вечером специально испекла, и мне предложила пойти с ней. Тёща маму встретила крайне приветливо: «О! Наконец, Люся, я очень рада! Правильно, что пришла! Нечего дуться, я думала, что ты обиделась! Так мне было обидно в последний раз за твои слова! Ну, а ты защитил диплом?» — и меня не обделила вниманием Розочка. «Ещё нет, но скоро». — «Желаю тебе всего лучшего. Если бы Яша был здесь, он бы тебе помог». — «Ему не надо помогать! — возразила мама. — Он хорошо учится и очень способный!». — «Я не говорю, что нет, — спохватилась тёща, — но просто было бы неплохо, если бы ещё и помогли! Ты, Люся, стала придираться к каждому слову». Марик прервал «дуэль матерей» и предложил пройти к нему в комнату. Там находилась его жена, которая что-то писала. Она расцеловалась с мамой. Стали накрывать на стол: поели, запили чаем с тортом, который мама принесла. Он очень понравился Алле, и она пообещала испечь такой же. «А что тут сложного?! — поддержала мама. — Я бы пекла хоть каждый день, если бы меня не расстраивали и не делали назло!». Тёща и Алла переглянулись, это не ускользнуло и от мамы, поэтому она добавила: «Мои враги чтобы имели такую жизнь, как у меня!». Мы с Мариком скрывали от его жены и тёщи последнее состояние мамы и молчали, боясь, что мама может сорваться у них в доме, и будет дурацкая ситуация. Уж, тёща тогда всех оповестит: «Люся, оказывается, ненормальная!». Но это мало, по-видимому, волновало маму, и она вдруг так прямо и ляпнула: «Я только хочу, чтобы те, кто мне делает назло, чтобы у них отсохли руки!». — «Ты что-о-о-о! — протянул, Испуганно, Марик. — Что, ты болтаешь?!». — «Да, я уверена, что эти простыни у тебя!» — напрямик сказанула мать. «Какие, твою мать, простыни?! — закричал он. — Что ты позоришь себя и всех нас — заткнись!». — «Сам заткнись, негодяй! Давай, я проверю ваш шкаф и найду там свои простыни! Они у вас, я знаю! Но за что, за что! — и она зарыдала. — Эти сыновья — это бандиты, и папочка такой же!». Алла и тёща были ошеломлены, но слушали с интересом и большим желанием, а тёща переспросила: «У нас в шкафу твои простыни, Люся?!». — «Да, мои!». — «Ну, пойдём, проверим! — и Розочка Абрамовна, нервно вскочила из-за стола и распахнула шкаф. — Ищи! И если найдёшь — забери!».

Она вся пылала негодованием и зло смотрела на брата. Мама решительно направилась к шкафу: «Давай, я найду!». Тут я решил, что делать нечего, надо маму отсюда выводить и, подойдя к маме, на ухо ей прошептал как можно зловеще: «Если ты сейчас же отсюда не уберёшься, я бегу к Рот и попрошу, чтобы она пришла сюда! Я её даже привезу на машине сейчас! Пусть она посмотрит, какая ты нормальная и положит тебя в психбольницу!». Мама испуганно посмотрела на меня, а я быстро оделся, выскочил на улицу и побежал! Метров через 10 обернулся, за мной бежала мама и кричала: «Подожди! Подожди!». Пальто у неё было распахнуто, была зима, на улице довольно холодно, в руках она держала платок, который не успела надеть. Люди смотрели нам вслед с интересом, среди них, возможно, были и знакомые. Я решил не останавливаться и сделал вид, что бегу не домой, а куда-то в город, к «мнимой» Рот. Видя, что я не останавливаюсь, мама сгорбилась и, опустив голову, медленно пошла домой, это я увидел уже издалека. Когда мама скрылась из виду, я перешёл на быстрый шаг и направился к Гене! Застал его что-то жующим и заглатывающим. Он предложил и мне ему помочь, но я отказался, почему-то аппетит пропал! Не успел он всё доесть, как пришёл его отчим: маленький, толстенький, с лысой головкой банщик-«брадобрей», с чемоданчиком в руках. Он вернулся с работы — типичный дебил, ещё и агрессивный! Гена мне часто жаловался, что Коля его бьёт ремнём, когда мамы нет дома. И если Гена опаздывает к обеду, застаёт уже пустые кастрюли! Поэтому Гена любил есть в столовой. Но в этот раз к обеду опоздал Коля, поэтому кастрюля стояла около Гены, и он ел прямо из неё, вылавливая остатки мяса и выхлёбывая бульон большим черпаком! «Э-э-э-э-э!» — с порога застонал Коля и, бросив на кровать чемоданчик, устремился к остаткам в кастрюле. У Гены были жирные губы и даже руки, сонные глаза, но довольные! Он уже не спешил и, улыбаясь, отодвинул от себя кастрюлю. Коля воткнул в неё голову и плачущим, тонким, дебильным голоском прокричал: «Гена-а-а-а! А где квасоля и мясо?!». По виду Гены и так было ясно — где! И он, потягиваясь, встал из-за стола. Лицо Коли перекосилось гримасой злости и обиды, и он бросился на Гену! Я выполнял роль судьи, рефери на ринге. Противники обняли друг друга и стали пригибать враждебную сторону к земле! Голод и злость сделали своё дело, и Гена стал сдавать! К тому же, он был сыт и сражался без энтузиазма! Я молча наблюдал эту битву гигантов — «не на жизнь, а на смерть»! Гена на меня посмотрел, и глаза его, как всегда, искали поддержки. Я стал оттаскивать голодного от сытого, который голодного не разумеет — Колю от Гены! Но голодный словно прилип к сытому противнику и не поддавался! Тогда я схватил его за грудь спереди, за одежду, и стал приподнимать кверху! Когда он оказался на носочках, то отпустил, наконец, Гену и стал уже цепляться за меня, глядя на меня с испугом, не понимая, что случилось!