Ночью мама наклоняется над его кроватью и принюхивается к его ногам, воняющим керосином, и говорит вдруг на идише что-то ужасно смешное. «Господи, — говорит она, — может, ты пойдешь уже забавляться в другое место, с какой-нибудь другой семьей?»

Нельзя забывать, что кроме всех этих расследований, и экспериментов, и охоты на зверя, и прочих волнений, были еще самые обыкновенные дела, и нельзя было допустить, чтобы кто-нибудь заподозрил, что тут что-то неладно, и начал задавать всякие вопросы, и совать свой нос в его жизнь, и нужно было готовиться к контрольным, и каждый день с восьми до часу сидеть в классе, а это можно вытерпеть, только если представляешь себе, что все, кто сидит тут рядом с тобой, на самом деле ученики какой-то секретной школы, которая действует в подполье, и всякий раз, как снаружи раздаются шаги, нужно хвататься за пистолеты и быть готовыми ко всему — ко всему! И нужно еще ухаживать за дедушкой, который в последнее время сделался очень нетерпеливым и раздражительным, как видно, этот наци замучил его до смерти, и, кроме того, Момик был обязан обдумывать всякие хитрости и тактики и не забывать произносить особые заклинания всякий раз, когда Насер, псякрев, объявлял, что не пропустит наши суда через Суэцкий канал, и по почте приходили всякие идиотские открытки с фамилией Момика, кто-то вписал его в список, и поэтому приходилось отправлять каждую неделю целые горы открыток с именами людей, которых он вовсе не знал, вычеркивать первое имя в списке и добавлять внизу какого-нибудь другого мальчика, которого он знал, потому что, если он не станет этого делать, случится, не дай Бог, какое-нибудь несчастье, как, например, с одним банкиром из Венесуэлы, который наплевал на такую открытку, и не стал ничего отправлять, и тотчас разорился, и жена его умерла, чтобы не знать нам такого горя, и не спрашивайте, сколько денег требуется, чтобы только купить и отправить все эти открытки, и еще счастье, что мама тут как раз не стала скупиться и дала ему сколько нужно, а кроме этого всего была еще история с Лейзером из седьмого класса, уже три месяца подряд каждый день отбиравшего у Момика бутерброд, который мама давала ему на завтрак. Вначале он, правда, очень расстроился, потому что не мог понять, как мальчик, который всего на три года старше его, уже может быть таким грубым и скверным, таким шварце, и, похоже, совершенно неисправимым и безнадежным, если не боится совершать такое ужасное преступление, как вымогательство, за которое наверняка можно угодить в тюрьму, но потом решил, что, если уж это случилось с ним и свалилось на него вот так, среди бела дня, самое лучшее не думать об этом, потому что он обязан беречь силы для более важных вещей, и все равно Лейзер сильнее его, и чем это ему поможет, если он будет все время думать, и обижаться, и плакать, и захочет умереть — чем? Поскольку Момик научный и математический ребенок, который умеет принимать правильные решения, он сразу же подошел к Лейзеру и логически доказал ему, что, если другие ребята увидят, что он каждый день — каждый день! — отдает ему свой бутерброд, они сразу же побегут к учительнице и наябедничают, поэтому он предлагает ему более надежную шпионскую систему. Лейзер, этот бандит, преступник и вымогатель, который живет в одном из асбестовых бараков, что тянутся по склону горы, и лоб которого украшает внушительный шрам, принялся что-то сердито возражать, но потом, как видно, обдумал то, что Момик сказал ему, и замолчал. Момик вытащил из правого кармана лист с заготовленным заранее списком шести надежных мест на территории школы, где один человек может потихоньку спрятать бутерброд, а какой-нибудь другой человек может подойти и без всякого опасения вытащить его оттуда. Уже зачитывая список, Момик почувствовал, что Лейзер немного жалеет и раскаивается, что связался с ним, а он сам как раз наоборот наполняется гордостью и уверенностью. Из левого кармана он достал второй список, тоже приготовленный для Лейзера, в котором по порядку были указаны все дни текущего месяца вместе с указанием — против каждого дня, — где в этот день будет находиться бутерброд. Теперь уже было ясно, что Лейзер проклинает свою глупость. Он даже забормотал, что, дескать, хватит тебе чудить, Элен Келлер, это была шутка, катись ты к черту со своим вонючим бутербродом, кому он нужен! — но Момик не стал его слушать, потому что почувствовал, что он сильнее этого бандита, хотя запросто мог сказать: ладно, значит, покончили со всем этим вымогательством, — но невозможно уже было удержаться, и Момик назло врагу пихал оба листа Лейзеру в руки и сказал очень строго: начинаем с завтрашнего дня.

Завтра ты найдешь бутерброд в указанном в списке месте. Назавтра он сидел в засаде, согласно всем правилам сыщиков и разведчиков, и видел, как Лейзер приближается к тайнику, то и дело заглядывая в бумагу, и трусливо озирается по сторонам, а потом в мгновение ока, как кошка, хватает бутерброд, которому уже нисколько не рад, и, наоборот, глядит на маленький аккуратный пакетик, который Момик так красиво завернул, как на какую-то гадость и отраву, которую он теперь обязан проглотить, потому что у него уже нет выхода, и, даже если он совершенно не захочет, ему все равно придется сделать все так, как Момик сказал, он уже не посмеет нарушить этот сложный гениальный план, который сильнее его (и похоже, что и Момика тоже). И помимо всего этого, Момик не прекращал день за днем сражаться с Нацистским зверем всеми способами, которые только мог изобрести, потому что ему становилось все более и более ясно, что тут никак невозможно потерпеть поражение, ведь от этого по правде зависят его жизнь и судьба, и слишком много разных вещей и людей замешаны в это дело, а если зверь по-прежнему отказывается сбросить свою маскировку, то это только потому, что он хитрее Момика и у него есть огромный боевой опыт, но ясно, что если он все-таки пожелает высунуться, то сделает это только на глазах у Момика и никого другого во всем мире, потому что только Момик готов бросить ему вызов, бесстрашно и дерзко, и даже пожертвовать всем-всем, как солдаты, которые первыми бросаются на колючую проволоку, чтобы остальные могли пройти по их телам.

Это произошло в конце зимы, когда ветер из последних сил набрасывался на Бет-Мазмил, пытаясь разнести его в клочья, разметать и развеять, — именно тогда Момик решительно изменил свою тактику. Он понял, что для того, чтобы по-настоящему бороться с Нацистским зверем, нужно сделать как раз то, чего он, Момик, больше всего страшится и чего все время старался избегать: разведать как можно больше об этом чудовище и его преступлениях, потому что иначе все мучения — напрасная трата сил и времени. Следует признаться, что он абсолютно не знал, в каком направлении должен действовать. Но так или иначе, он начал интересоваться Катастрофой и всем с ней связанным. Еврейская энциклопедия к тому времени с трудом добралась до буквы «д», поэтому Момику не оставалось ничего другого, как пойти и тайно-претайно записаться в библиотеку Народного дома. Родители ни в коем случае не согласились, чтобы он был записан сразу в две библиотеки. Два раза в неделю после обеда он ездил туда на восемнадцатом автобусе и читал все, что у них имелось на эту тему. В читальном зале стоял большой шкаф, на котором было написано: «Литература по теме Катастрофы и героизма», и Момик принялся систематически, как только он один умеет, изучать книгу за книгой. Он глотал книги с невероятной скоростью, потому что чувствовал, что его время истекает, и по правде сказать, почти ничего не понял, но, как всегда, был уверен, что потом поймет. Он прочел «Таинства судьбы» и «Дневник Анны Франк», «Впустите меня на одну ночь» и «Его звали Пепел», «Кукольный дом» и «Торговцы папиросами с площади Трех крестов» и еще много-много других книг и повстречал в них детей, которые были капельку похожи на него. В сущности, он всегда предполагал, что где-то должны быть такие дети. Они разговаривали со своими родителями на идише и даже не думали этого скрывать, но самое главное — они тоже сражались с Нацистским зверем.