– Какая рукопись? – не понял Игорь. В желудке начались рези. Игорь налил себе еще водки.

– Как какая? – Люся уже чуть не плакала. – У тебя же есть рукопись романа. Ты же пишешь роман. Да? Ну, конечно же, пишешь. И он наверняка хороший. Я же знаю. Вот и сказала Аркадию Леонидовичу. То есть соврала. Сказала, что читала, а я не читала на самом деле, но ведь это ничего не значит, ведь рукопись замечательная, я точно это знаю. Она не может быть плохой, ведь ты такой… другой, не такой, как все.

– А он? – спросил Игорь, думая о том, как бы не начать орать на Люсю.

– Аркадий Леонидович на меня накричал. – Люся все-таки принялась рыдать. Игорь в тот момент уже убить ее хотел. Мало того что все испортила своим бабским участием, так еще и рыдает. Что он должен – успокаивать ее? Кто ее за язык тянул? Зачем она вообще рот открыла? В каком положении он теперь оказался, если за него секретарша просит? Тоже мне, протекция!

– Он сказал, что не разрешит… не допустит… только через его труп… чтобы я даже не смела ему предлагать… что он заранее все знает… чтобы ты даже не мечтал… вот, я все испортила, да? Ты на меня сердишься? Я же хотела… то есть я не хотела, чтобы так…

На Игоря вдруг нашло какое-то спокойствие, даже отупение. Ему вдруг стало все равно. Эта близорукая Люся, стерлядь, которую пора было доставать из духовки, запах дешевого парфюма, который никак не выветривался…

Да плевать на все! И с чего он вообще решил пойти в издательство? Да пусть они сами к нему на брюхе ползут и умоляют! Какой-то Аркадий Леонидович будет судить? Кого? Его? Пусть он Сашку Комаровского судит и оценивает! Да пусть все подавятся! Не будет он пресмыкаться! Да где он и где они? Приспособленцы! Лизоблюды! Сашка – первый. Пусть он этому Аркадию Леонидовичу ботинки целует. И эта Люся… Да что она о себе возомнила? Что может решать его судьбу? За него решать? Что она вообще смыслит в литературе? К мнению ее прислушиваются, видите ли! Да он бы удавился на первой березе, если бы его роман понравился вот такой Люсе. Он не для люсь пишет, а для себя, для тех, кто понимает. Люся… Тьфу! Имя-то какое… Сердце у него, видишь ли. Заступница нашлась. Да если бы он не бухал, как черт, он бы в этой квартире вообще не оказался. Или она что думает? Что у него любовь? Да на такую Люсю без водки не взглянешь! Страшная ведь и плоская. Ну, показалась она ему с пьяных глаз трогательной и удивительной. Ну и что? А он, между прочим, всегда женщин в теле предпочитал. Хотя бы с грудью. Вот его Лариса – сразу понятно, что баба. Жопа, сиськи, коленки некрасивые, с наростом сверху. Ну, бабец! А эта – моль субтильная! А туда же! Или она только с виду такая дура, а на самом деле все просчитала: замолвит за него словечко перед начальником, и он будет ей благодарен и бросит жену? Она так думала? Да и он так думал… Только не на трезвую голову. Рассчитывал воспользоваться, но лишь тогда, когда ему надо будет, а не ей. А вот дудки! Не вышло! Теперь она в дурах осталась! Если ее этот Аркадий Леонидович уволит, так и прав будет. Будет ему распоследняя секретарша советы давать. Или она всем дает? Может, и начальнику тоже? В свободное от писателей время? За какие такие заслуги ее в издательстве держат? Или у Аркадия Леонидовича вкусы другие – таких вот девиц предпочитает? Нет, он еще им покажет! Всем покажет! Ценители… Сами бездарности, а все туда же. Решают, кто им талант, а кто так. Сашку Комаровского, значит, в гении записали, а его – в идиоты? Ну-ну! Да кто такой вообще этот Аркадий Леонидович? Прыщ! Мелкая сошка! Грязь под ногами! Сегодня он есть, а завтра – нет его! Он еще им всем покажет! Вот уйдет в другое издательство… Свет на них клином не сошелся!

Люся продолжала плакать.

Игорь достал из духовки рыбу – пригорела, конечно же. Было жалко, но есть можно. Картошка разварилась. Он бухнул холодного молока, решив сделать пюре, и получилась мерзкая слизь. Надо было молоко подогреть…

– Перестань плакать, – попросил Игорь, сдерживаясь. Люся сняла очки, терла стекла, сморкалась, щурилась.

– Это еще не все, – выдохнула она.

Игорь сидел над тарелкой и ковырял стерлядь – те куски, которые не пригорели. Люсе он рыбу не предложил. Водку пил как воду. Кастрюлю с пюре он поставил на стол и ел ложкой, не выложив на тарелку. Стерлядь было особенно жалко – сухая получилась и горьковатая. Надо было масла сливочного добавить. А так – гадость! Но если водкой запивать, то ничего…

– И что еще? – спросил он, поглядывая на почти пустую бутылку водки. Ему не хватило – хотелось еще выпить. Бежать самому или Люсю отправить? Лучше уйти самому… Вернуться домой, и пусть жена орет так, что люстра звенеть будет. Зато он окажется дома.

– Аркадий Леонидович сказал, что ты должен уехать.

– Куда уехать? На Колыму? – пошутил Игорь, но Люся по обыкновению шутки не поняла.

– Нет! – Она совсем расклеилась и снова зашлась в рыданиях. Игорь хотел посоветовать ей выпить валокордин, но вместо этого плеснул водки. Люся выпила и даже не закашлялась. Игорь ждал, что она сейчас, как показывают в кино, зажмурится, закашляется, а он будет стучать ее по спине, и она опять заплачет. Но Люся выпила легко, даже не поморщилась. Вот и верь после этого бабам!

Игорь налил ей еще, и она снова выпила. Даже к хлебу не потянулась, чтобы занюхать-закусить. Вот это да, вот это новость! Да эта целка-неженка водку хлещет как грузчик!

Игорь смотрел на Люсю с искренним удивлением. Она же продолжала теребить подол халатика.

– Аркадий Леонидович сказал, что ты должен от меня уехать, – выдавила Люся, – сказал, что ты на меня плохо влияешь, что я порчу себе репутацию и карьеру. И если ты не уедешь, то он меня уволит. Завтра же…

– А ты хочешь, чтобы я уехал?

– Я не знаю! – прокричала Люся. Наверное, тут нужно было заметить «как раненая птица», но Люся на птицу не тянула, разве что на курицу, которая снесла яйцо и кудахчет об этом событии.

Игорь поморщился – даже голос у нее противный, просто отвратительный. «Надо бы отдельно описать голос. Запомнить и потом вставить в роман этот штрих», – подумал он.

– Я уйду, – сказал Игорь, изобразив на лице великодушную улыбку, – если ты меня прогонишь – я уйду.

– У меня нет другой работы! – Люся продолжала противно кудахтать. От слез она еще и подхрюкивать начала. Нет, не курица. Чайка. Чайки тоже противно кричат. И нос у Люси тонкий, длинный, как клюв. Точно, оголодавшая чайка, которая кидается за каждым хлебным мякишем.

– Не плачь. Я сейчас уйду. Скажешь завтра своему Аркадию Леонидовичу, что ты исполнила его распоряжение.

Игорь выбросил остатки рыбы, уже стоя доел пюре и запил водкой. Поставил пустую бутылку к мусорке, сложил тарелки в мойку и направился в прихожую. Люся продолжала плакать. Даже не вышла его провожать. Игорь вспомнил, что забыл ключи от дома, и вернулся – забрал с подоконника свою связку. Там же, на подоконнике, стояли духи – он и их сунул в карман. Отдельно флакон и коробочку. Про себя решил, что упакует в метро. Люся этих манипуляций не заметила. Она плакала уже тихо, только плечи ходили ходуном. Игорь еще постоял и решил забрать кочан капусты. Не пропадать же…