«Вымышленных биографиях» — тоже, хотя то главное, что я мог сделать для Свечкина, я уже сделал. Тем не менее допускаю, что в его потайной картотеке я все еще числился под грифом «Полезный человек». Но послушайте, какая корысть в деянии, которое он совершил, став генеральным директором объединения «Юг», по отношению к своему недавнему шефу, а теперь подчиненному, от которого он никоим образом не зависел? Я говорю о бывшем Одноруком директоре, причем определение «бывший» относится не к слову «директор», ибо директором фабрики (только не первой, не Новоромановской — второй) он остался, а к слову «однорукий». Да-да! Теперь у этого человека две руки. Настолько две, что, выйдя скоро на пенсию, он может поступать в музыкальную школу для взрослых по классу фортепиано.

Сделал это Свечкин. Я думаю, ради этого фантастического протеза с электронным управлением, которое осуществлялось от нервных импульсов культи (да простят меня специалисты, если я что-то путаю, но руки-то две, я видел их собственными глазами), ради этого протеза, который, скооперировавшись, изготовляли, по-видимому, все развитые страны мира, а координировал их действия скромный выходец из Чеботарки, — ради этого протеза, говорю я, Свечкин, несомненно, завел особую картотеку. И система, как всегда, победила.

Я не отрицаю, что необыкновенный протез, явившийся для бывшего начальника Свечкина совершенным сюрпризом, был не только гуманным деянием, но и актом благодарности. Бывший начальник… Эти постные слова ровным счетом ничего не объясняют. Куда больше подошло бы сюда иное определение: крестный отец. Ведь именно он переманил будущего генерального директора в легкую промышленность, в которой ему, быть может, суждено совершить революцию.

А началось у них с конфликта. Товаровед оптовой базы, двадцатилетний мальчишка Петр Свечкин, выпускник захудалого торгового техникума, ни с того ни с сего стал вдруг придираться к продукции Новоромановской швейной фабрики, в то время нигде, кроме Светополя, не известной. Ну и что? Подобных фабрик в стране пруд пруди, и то, что выпускали светопольцы, было ничуть не хуже всего остального.

Свечкина не интересовало это. И хотя он был скромен — не требовал тех потрясающих пальто с капюшоном, выпуск которых спустя три года наладил сам, — все же отказывался брать партии, которые не отвечали образцам, демонстрировавшимся на оптовых ярмарках. А как, скажите, они могут отвечать, если артикул ткани изменен, мех для отделки урезали, нитки идут ужасающего качества, а «молний» вообще нет? Негодующий директор размахивал тогда еще единственной рукой, но Свечкину хоть бы хны.

— Вы требуйте, — рекомендовал он, и я вижу, я слышу, как бродила в нем энергия, которую пока что некуда было приложить. — Применяйте санкции.

Ха, санкции! А план? Если не будет плана, снимут голову, за вынужденное же отклонение от образцов разве что пожурят. В конце концов у нас есть глубинка, и она купит все.

— Вы плохо думаете о сельском жителе, — бледнея, отвечал на это выходец из Чеботарки. — Глубинка купит, вы правы, но только потому, что у нее нет выхода. Это во-первых. А во-вторых, она купит уже по сниженным ценам, на сезонной распродаже. Думаю, ни вам, ни нам это не выгодно.

Так примерно учил уму-разуму юный товаровед убеленного сединами директора, который не менее трех раз с упоением передавал мне этот основополагающий разговор. Эльвира, не сомневаюсь, слышала его куда чаще, но стоило захмелевшему директору приняться на новоселье за свой коронный рассказ, как она, несмотря на свою органическую неприязнь к пьяным, переместилась поближе к нему.

У меня маленькие глазки, да еще утонувшие в морщинках, которые мнительные люди склонны принимать за насмешливые, поэтому я при желании могу наблюдать за человеком без риска быть пойманным. Исподтишка. Так было и на сей раз. Директор говорил, я кивал в ответ, а сям следил за женой Свечкина, с такой жадной заинтересованностью внимавшей давно и безусловно известной ей истории. Вздумай директор по ходу дела пропустить еще рюмочку, я бы, заполняя паузу, мог без труда продолжить повествование. В сотый раз поведал бы я благодарной Эльвире, как одна из баталий торговой базы с фабрикой закончилась вызовом последней: «Коли вы такой умный, возьмите и достаньте пуговицы».

В глазах Свечкина зажегся тот самый знакомый мне алчный огонек. «Хорошо», — произнес он. Через полторы недели пуговицы были на фабрике.

Это ознаменовало начало новой эры в истории новоромановских швейников. Юный товаровед все чаще добывал им то, что, строго говоря, они должны были получать без всяких дополнительных усилий, автоматически, согласно графику фондовых поставок. Иногда, впрочем, перепадало и кое-что кроме: цепкий Свечкин мимоходом изымал это у поставщиков в порядке компенсации за нераспорядительность.

Теперь уже продукция новоромановцев, тогда еще весьма разнообразная, потому что о специализации фабрики на верхней одежде не могло быть и речи — кампанию эту, став инженером по снабжению, развернул Свечкин, — продукция новоромановцев не загонялась в глубинки, а шла нарасхват в самом Светополе. Мифическую же должность инженера по снабжению выхлопотал специально для Свечкина однорукий подвижник, разглядев в расторопном товароведе с железной хваткой человека, будто специально рожденного для фабрики. Он же и переманил его сюда, посулив оклад на два червонца больше и комнату, послужившую трамплином для квартирообменного сальто-мортале. До этого Свечкин, как и я, скитался по углам.

Таков был старт. На следующий год развивший неописуемую деятельность снабженец поступил в заочный институт, а еще через два стал заместителем директора, и справедливо, потому что обязанности, которые он добровольно взвалил на себя, явно выпирали из границ снабженческих.

Успех не вскружил ему голову. Мне довелось видеть Свечкина в деле, Свечкина в ранге и. о. директора. Вдвоем должны были мы отправиться за получением долгожданных обменных ордеров, и потому понятно мое нетерпение и непостижима, невероятна выдержка тридцатитрехлетнего администратора, в котором, знал я, бродит энергия вулканическая. Он умел управлять ею! Тихо сидел я на стуле в уголке кабинета, а люди все шли и шли к нему, и хоть бы кого он перебил, поторопил, попросил бы зайти позже! Разве что взгляд подстегивал — сосредоточенный и точный, ни на секунду не отпускающий собеседника. Лишь убедившись, что тот кончил, Свечкин коротко и быстро отвечал, мгновенно решая любой вопрос. Люди верили ему. Раз Петр Иванович сказал, значит, так и будет. Но вместе с тем, заметил я, его и побаивались. Надо было видеть как нервно ползали по коленям коричневые ручищи дежурного механика, допустившего простой конвейера!

Свечкин не распекал его. Он лишь негромко назвал сумму, которую потеряла фабрика из-за нерадивости этого человека, — и не приблизительную, не округленную, а с точностью до рубля.

— Неужели столько? — испугался механик. — Всего полчаса не работали.

— Сорок три минуты, — тотчас